Бродяга, повертев деревянную обувку бедняков, усмехнулся. Башмаки пришлись впору, и опять горькая ухмылка. Тут только девушку заметил. Смотрел молча.
- Как он, Лоретта? - княжна попыталась понять, кем был бродяга раньше.
Может, солдатом, как сэр-рыцарь?
- Вишь, твоя светлость, - Лоретта поморщилась, - работает плохо, руки крюковатые, но не бойсь, милушка, на конюшне место найдётся, не гнать ж. Зима к середине ещё не подошла. Мы ж не звери, люди. Понятие, какое-никакое, есть.
Лоретта любила поговорить. Судомойки слушали её, приоткрыв рты.
- На вот, твоя светлость, - Лоретта сунула девчонке горячий пирожок с ежевикой.
И этого не будет.
Девушка побрела к себе наверх, лесенка - узел, не враз распутаешь, зато окно во всю стену. Выглянула, холмы серебристые, луна бледная среди туч неприкаянно бродила. В чужом краю и луна чужая будет.
Створку открыла, снежной свежестью и вереском пахнуло. Улыбнулась, в глиняном горшочке рос ненаглядный цветок, матушка его больше роз любила. Даже портрет её над камином Зеркального зала в раме из вереска. Не будет скоро у княжны ни дома, ни портрета.
За месяц к свадьбе приготовятся. А потом что?
Этого княжна не знала. Просто потеряет всё привычное, дорогое сердцу.
И сердце? Не остановится? Как прежде будет отмерять время, словно древние часы в спальне отца, безразлично подсчитывающие все страшные потери замка? Ночной ветер высушил слёзы. Ночь скрыла от всех боль.
Княжна, положив на подушку веточку вереска, приманила горьким запахом сладкие сны.
На следующий день юноша-король увязался за княжной и хранителем. Верхом он ездил быстро, из арбалета стрелял метко. Был молчалив, только глаз чёрных не мог отвести от порозовевшего лица княжны. Потому и бросил уздечку подоспевшему конюху небрежно, не взглянув на него. А княжна очень даже посмотрела. Едва узнала в стройном конюхе вчерашнего бродягу. Хранитель и вовсе не приметил сходства. Княжна по глазам серым насмешливым догадалась, что этот светловолосый тот самый нищий, да и хромал он по-прежнему. Красивый, хоть и до княжича ему далеко.
Передав уздечку коня другому конюху, бродяга торопливо подставил сложенные ладони под сапожок девушки. Она скользнула на камни двора быстрее, чем он успел перехватить её за талию.
- Мне надо вам слово сказать, царевна, - шепнул бродяга в самое ухо.
Ухо девчонки вспыхнуло. От горячего дыхания? Нет. От ледяного ветра, дувшего во дворе.
- Подарок, за доброту вашу, - бродяга вытащил из-за приставленных к стене конюшни лопат круглую клетку.
В ней скакал, тревожно приглядываясь к девчонке, чёрный дрозд, с янтарным клювом и янтарным ободком вокруг тёмных глаз. Он показался ей смутно знакомым. Обернулась к юноше-королю. Точно. Глаза - чёрная смородина, и тревога та же в них, янтарной обводки только не хватает. Король-птица, король-дрозд. А чёрный, приоткрыв клюв, запел, выводя мелодию, щемящую сердце, сильнее горького запаха вереска.
И тут пришло решение, которое княжна искала последние дни: отказать королю-дрозду, остаться в родном замке.
- Тебе уже семнадцать лет. Король - важный союзник. Он привёз много даров. Почему не разобрала? - князь морщился, дочь никогда ни слова не говорила поперёк и вдруг строптивицей стала.
Не иначе, колдун какой сглазил, мимо проходя.
- Здесь буду жить, - пропустив мимо ушей про подношения, заладила непочтительная дочь.
- Поосторожней! - выпалил князь, - я ведь и рассердиться могу.
- Злись, сколько хочешь, - пробормотала княжна.
- Что делают с непослушными дочерьми, Ладислаус? - князь погладил чёрного кота, устроившегося на подлокотнике кресла.
- Отдают в жёны первому - р-р-р встречному - р-р-р, - пропел старый кот, он никогда не любил княжну.
Не мог простить, как она ему усы кинжальчиком серебряным отрезала. «Тр-р-ри года было, мур-р-р, нечаянно сделала. Ей бы дур-р-ре усы отрезать, мур-р-р, нар-р-рочно», - думал Ладислаус, стоило наткнуться на мерзкую княжну.
- Слышала? Ладислаус в поверьях разбирается, - князь притворно нахмурился.