— Ты хочешь сказать, что за нами будут шпионить? — с беспокойством спросила принцесса.
— Не только шпионить, — мрачно сказал великий герцог, — но и доносить обо всем услышанном царю.
— Зачем ему это надо? — удивилась Маргарита.
Великий герцог улыбнулся.
— Русские, независимо от их положения в обществе, известны своим любопытством. А царь стремится установить самое пристальное наблюдение за каждым из своих подданных, к которым ты, мое сокровище, скоро будешь принадлежать.
— Но это просто смешно! Значит, все, что бы я ни сказала, будут подслушивать, да еще и обсуждать потом! — возмутилась Маргарита.
— Я с тобою согласен, — сказал великий герцог. — Ты должна позаботиться, чтобы подобного не происходило в вашем собственном дворце.
— Будь уверен, уж за этим-то я послежу! — заверила принцесса.
С тех пор девушки больше не возвращались к этой теме, однако теперь Маргарита, вероятно, не случайно заговорила с Полиной на языке, которым, по ее мнению, владел далеко не каждый русский.
Для большей надежности Полина ответила на венгерском.
— Что вас пугает?
Она присела рядом с Маргаритой на обтянутый атласом диван.
Путешествие через Пруссию было чрезвычайно приятным. Девушки останавливались у родственников великого герцога, которые старались окружить их всевозможными удобствами и даже роскошью. Оказанный им прием свидетельствовал о том, что известие о предстоящей свадьбе принцессы было встречено всеми не только с одобрением, но и с радостью.
В Штеттине их ждала собственная яхта царя «Ижора».
Когда они поднялись на борт, Полина почувствовала, что они вступают в совершенно иной, чуждый для нее и принцессы мир.
Однако первая ночь на борту яхты, которая вышла в открытое море, была так приятна, что не хотелось думать ни о чем тревожном или грустном.
Судно порядком отличалось от всех кораблей, которые Полине случалось видеть ранее. Каюты были отделаны расписными деревянными панелями и обставлены дорогой мебелью, не говоря уж о роскошных коврах и атласных занавесях.
На борту их приветствовал адмирал флота, князь Грундоринский, и молодой человек, граф Строганов.
Оба они были весьма любезны и всячески старались дать понять принцессе, какой теплый прием ожидает ее в Санкт-Петербурге. Еда была великолепна, и во время ужина музыканты исполняли русские мелодии, впрочем, достаточно ненавязчиво, чтобы не мешать беседе.
Девушки так устали после долгого путешествия, что разошлись по своим каютам, едва пожелав друг другу спокойной ночи.
И вот сейчас, после завтрака, когда они остались одни, Полина поняла, что принцесса хочет поговорить с ней.
— Я боюсь, — призналась Маргарита, — что теперь, когда отца нет рядом, я останусь… совсем одна… И я вовсе не уверена, что хочу выйти замуж за великого князя…
Полина улыбнулась:
— Конечно, вам придется выйти замуж. Вы так красивы, что немало мужчин хотели бы жениться на вас. Но раз уж сам царь дал согласие на ваш брак, можно сказать, что вы сделаете блестящую партию.
Некоторое время принцесса молчала. Затем она протянула руку и, словно утопающий, который хватается за соломинку, крепко сжала плечо Полины.
— А что, если… — прошептала она, — если я, увидев великого князя… возненавижу его?
Полина уже думала об этом по дороге в Штеттин и пыталась представить, какие чувства испытала бы она сама, если бы ее собирались выдать замуж в чужую страну, за человека, которого она никогда не видела или, во всяком случае, не помнила.
«Это было бы ужасно!..» — говорила себе Полина.
Ей подумалось, что никакими уговорами нельзя было бы заставить ее выйти замуж за нелюбимого.
Теперь она смотрела на испуганную Маргариту, и ей казалось, что, хотя они ровесницы, жизненный опыт дочери дипломата и здравый смысл делают ее значительно старше.
— Все будет хорошо, — говорила Полина успокаивающе. — Я точно знаю. Пусть вы еще не видели великого князя, но он любит вас. Все вокруг твердят, что он очарователен, так что наверняка и вы полюбите его.
— А что, если нет?..
— Вот увидите! — бодрым голосом произнесла Полина, стараясь вселить эту бодрость в подругу.
Принцесса встала с дивана и подошла к иллюминатору.
Море казалось совсем серым. Небо было затянуто облаками, сквозь которые не пробивался ни единый луч солнца.
Полина подошла к ней и встала рядом. Принцесса, едва сдерживая рыдания, сказала:
— Я ненавижу его… И Россию… Я убегу! Она перевела дыхание и добавила:
— Пожалуйста, Полина! Обещайте мне, что, если я сделаю это, вы убежите со мной!
— Ну конечно, дорогая! — сказала Полина. — Но, уверяю вас, это не понадобится. Ваш отец говорил, что великий князь весьма достойный человек. В противном случае он бы не дал согласия на ваш брак!
— Отец думает не обо мне, а об Альтауссе, — раздраженно сказала принцесса. — О Полина! Какое счастье, что в вас нет королевской крови!
Полина тоже так думала, но сочла за лучшее промолчать. Вместо этого она напомнила, перейдя на итальянский:
— Нам необходимо следить за своими словами. Ваше высочество ведь не хочет, чтобы царю стали известны ваши сомнения.
— И это тоже пугает меня, — призналась принцесса. — Кто может подслушать нас и донести его императорскому величеству о том, что я думаю и чего боюсь?
— Наверно, это можно попытаться понять, — сказала Полина с улыбкой.
— Я не могу! — резко ответила Маргарита. — Я хочу быть счастлива. Хочу быть дома и проводить время с этими любезными молодыми адъютантами, которые так восхитительно танцуют и умеют так изысканно делать комплименты.
Полина рассмеялась:
— Боюсь, что они довольно скоро наскучили бы вам! Их комплименты повторяются изо дня в день!
Принцесса засмеялась тоже:
— Верно! Но неужели вы думаете, что русские более оригинальны?
— Скоро мы это увидим, — ответила Полина.
На следующий день погода была солнечная. Море спокойное, и на горизонте показались башни Таллина, от которого до Санкт-Петербурга, по словам адмирала, было ровно двадцать четыре часа ходу.
А потом белая ночь опустилась над гладким как стекло морем. После ужина Полина и Маргарита, закутавшись в меха, поднялись на палубу вместе с мужчинами, где команда корабля устроила песни и пляски.
Полина впервые видела русские танцы и ожидала, что это должно быть необыкновенное зрелище, но она не представляла себе, сколько грации может быть в движениях людей, которые не были профессиональными танцорами.
Было в этой пляске и что-то необузданное, даже диковатое, а пение так волновало сердце, что Полина совсем растерялась от неожиданности.
Ее отец был музыкален и брал Полину с собой в итальянскую оперу. Нередко известных певцов приглашали на званые вечера в посольство.
Но русские песни отличались от всего, что ей приходилось слышать, а их непривычные мелодии рождали столь сильные ответные переживания, которые она никогда не испытывала прежде.
Полина чувствовала, как расправляются плечи, сердце начинает биться чаще, а душа стремится ввысь, туда, где на светлом небе кое-где мерцали редкие звезды.
Только когда последние звуки песни растаяли в ночи и аплодисменты нарушили тишину, Полина с трудом заставила себя спуститься с небес на землю.
Когда девушки расходились по каютам, принцесса, к удивлению Полины, недовольно проговорила:
— Надеюсь, что в Санкт-Петербурге нам предложат развлечения получше.
— Получше? — переспросила Полина.
— Неужели вы не видели, какие грязные и неотесанные эти матросы? А уж что касается музыки, остается лишь пожелать, чтобы нам предложили нечто более изысканное.
Полина не ответила. Она только пожелала подруге доброй ночи и пошла в свою каюту.
Оставшись одна, она подумала, что нечто русское уже затронуло ее сердце, хотя и оставило принцессу равнодушной.