– Нет! – закричала Киа. Па, даже не взглянув на нее, швырнул в пламя приемник на батарейках. Киа потянулась к костру, хотела достать из огня картину, но пламя дохнуло в лицо, и она отпрянула.
Киа, сверля отца взглядом, преградила ему путь к хижине, чтобы не пустить его за новой порцией вещей Ма. Па замахнулся, но Киа не дрогнула, и он вдруг развернулся и, прихрамывая, зашагал к лодке.
Опустившись на дощатые ступени, Киа смотрела, как пламя пожирает одну из маминых акварелей, болотный пейзаж. Так просидела она до заката, пока не растаяли все до одной кнопки приемника, а с ними и воспоминания о том, как они танцевали с мамой.
Шли дни, и Киа училась уживаться с Па – училась на ошибках остальных, а главное, у мальков. Сторониться его, на глаза не попадаться, держаться в тени – вот и весь секрет. Она вставала пораньше, выходила из дома, пока он еще спал, бродила весь день по лесу или у воды, а под вечер возвращалась и ложилась в свою постель на веранде, откуда до болота рукой подать.
Па во Вторую мировую воевал с Германией, и ему в бедро угодил осколок шрапнели – только этим он и гордился. Раз в неделю ему выдавали пособие по инвалидности, на эти деньги они и жили. Через неделю после ухода Джоди холодильник опустел, и репы в огороде почти не осталось. В понедельник утром, когда Киа зашла на кухню, Па указал на смятый доллар и горсть мелочи посреди стола:
– Вот тебе на неделю, на прокорм. Подачек не жди. Все надо отработать – на тебе стирка, уборка и дрова.
Впервые в жизни Киа отправилась одна за продуктами в городок Баркли-Коув – “один поросенок пошел в магазин”. Четыре мили брела она то по сыпучим пескам, то по черному илу, и наконец блеснул впереди залив, а на берегу показался городок.
С трех сторон Баркли-Коув окружали топкие низины, и соленые ветра дули то с болот, то с океана, доходившего во время прилива почти до Главной улицы. Городок, отрезанный от мира болотом и океаном, связывало с большой землей лишь однополосное шоссе, все в трещинах и ухабах.
Улиц в городке было две. Главная, с рядом магазинов, тянулась вдоль океана; на одном конце – супермаркет “Пигли-Вигли”, на другом – “Вестерн Авто”, между ними – закусочная. И там же – дешевый магазинчик “Кресс”, магазин одежды “Пенниз” (с заказом по каталогам), кондитерская Паркера и салон обуви “Бастер Браун”. Рядом с “Пигли-Вигли” – пивная “Конура”, где подавали сосиски в тесте, острый перец чили и жареные креветки в бумажных кульках. Женщинам и детям внутрь заходить запрещалось, зато можно было покупать сосиски в тесте и газировку прямо с улицы, через окошко в стене. Цветных не обслуживали ни внутри, ни через окошко.
Другая улица, Широкая, шла от разбитого шоссе напрямик к океану, где встречалась с Главной. Перекресток был один на весь город – там, где сходились Главная, Широкая и Атлантический океан. Магазины и заведения не лепились стена к стене, как в других городах, их разделяли пустыри, заросшие пальмами и морским овсом, словно сюда среди ночи прокралось болото. Дома, крытые кедровой дранкой, за два с лишним века выцвели и порыжели под солеными ветрами, а белые и голубые оконные рамы облупились. Городок будто устал спорить со стихией и попросту сдался.
Городская пристань, огороженная ветхими канатами и ржавыми якорными цепями, вдавалась в небольшой залив, где в тихую погоду отражались красные и желтые креветочные катера. В обе стороны от магазинов – меж деревьев, вокруг лагун, вдоль побережья – разбегались проселки с рядами кедровых домиков. Баркли-Коув был в прямом смысле тихой заводью – домики терялись среди тростников и речных рукавов, точно гнездо цапли разметало ветром.
Босиком, в куцых штанишках на лямках, стояла Киа на пятачке, где болотная тропа встречается с шоссе. И кусала губы, порываясь удрать домой. Как разговаривать с людьми, как сосчитать деньги на продукты? Но голод вынудил ее действовать – и Киа вышла на Главную улицу и понуро поплелась к “Пигли-Вигли” по разбитому тротуару, еле видному из травы. На подходе к магазинчику мелких товаров она услыхала за спиной шум и едва успела отскочить – мимо просвистели на велосипедах трое мальчишек постарше. Их вожак оглянулся на Киа, засмеялся – мол, чуть не сбили! – и в тот же миг едва не столкнулся с женщиной, выходившей из магазина.
– ЧЕЗ ЭНДРЮС, вернись сейчас же! Все трое, вернитесь!
Проехав еще немного, они одумались и повернули назад, к мисс Пэнси Прайс, продавщице из галантереи. Ее семья некогда владела самой большой фермой на краю болота, и пусть ферму давным-давно продали, мисс Пэнси по-прежнему играла роль родовитой землевладелицы, а это ох как непросто, если живешь в тесной квартирке над закусочной. Мисс Пэнси щеголяла в шелковых тюрбанах, и в то утро тюрбан на ней был розовый, под цвет помады и румян.