Год прошел. И он был плодотворным для Фила. Ассимилировавшись немного, он начал добиваться невероятных успехов в учебе. Его, как лучшего первокурсника, уже после первой сессии стали отправлять на городские олимпиады и конкурсы умников. Один, транслируемый по ТВ, он выиграл, и его автоматически зачислили в МГУ. Так Фил попал-таки в престижнейшее высшее учебное заведение Москвы. Но и политех не бросил, а перевелся на вечерний.
То был хороший год… Но не весь.
Беда пришла откуда не ждали. Заправочный бизнес у азеров решили отжать солнцевские. Сами когда-то отдали, не думая на перспективу, а когда спохватились, уже времена криминальных разборок в Лету канули. Но это их не смутило. Постреляли, пожгли, покрушили, что-то отобрали, но в конечном итоге войну проиграли. Сколько в ней народу с обеих сторон пострадало, никто не считал. Лес рубят — щепки летят. Одной из этих щепок оказался Павел Петров. Когда на офис напали, его выбросили в окно. То, что он не умер, упав с седьмого этажа на асфальт, было чудом. Да, стал инвалидом, но умом не повредился, как многие после сильнейшего сотрясения, а ВСЕГО ЛИШЬ обезножел.
Не знали оптимистично настроенные врачи, что для Павла легче было умереть, чем стать обузой. Он больше не кормилец, не помощник, не вожак своей маленькой стаи, а большая проблема. Конечно, Петровым помогали земляки. Деньгами, лекарствами, врачей в дом приводили для осмотра, но вся тяжесть ухода за инвалидом упала на мамины хрупкие плечи. Ее муж мало того, что был недвижим, еще и в депрессию впал. И постоянно просил избавить его и себя от мук, достать какой-нибудь укол, прекращающий жизнь.
Фил тогда хотел бросить учебу хотя бы в одном вузе, но мать не позволила. И дочери не дала оставить танцевальную студию. Дети не должны страдать и портить свое будущее! Они, родители, и так не дали им того, что обещали. И родину отняли. У Фила точно. Он, как никто, скучал по Баку и, если бы не несчастье, скорее всего, вернулся бы туда.
Отец пролежал четыре года. И они изменили его настолько, что членам семьи иногда казалось, что его подменили. Из окна выкинули одного человека, а на «скорой» увезли другого. Или подмена произошла позже, когда Павел находился в коме?
Перед тем, как отдать Богу душу, он просветлел. Лицом и мыслями. Стал почти таким же, как когда-то. Попросил прощения у всех, наказал захоронить его останки в Баку, поцеловал каждого и, закрыв глаза, упокоился.
Спустя почти десять лет, когда Фил оказался в похожем, лежачем, положении, первое, что подумал: «Я не должен превратиться в того человека, на которого подменили отца! Даже если не встану, буду жить на полную катушку: работать, дерзать, заколачивать бабки, развлекаться и дарить радость близким. Я не поддамся унынию, не проникнусь жалостью к себе, не попрошу волшебный укольчик». Но замечая, с какой тоской и болью смотрит на него мама, Филипп дал себе установку подняться. Он не заставит ее еще раз пережить то, что за четыре года состарило ее на десять.
Когда Фил пошел, мама плакала от счастья и лепетала: «Спасибо, сынок!» Она знала, что он в первую очередь сделал это ради нее. Но, узнав, что тот собирается идти дальше в своем выздоровлении, взбунтовалась:
— Я не могу больше переживать за тебя, у меня сил нет.
— Потерпи, скоро все наладится. Я знаю, что делаю.
— Ой ли? Ты весь в синяках и ходишь хуже, чем раньше.
— Тело адаптируется к новым нагрузкам, дай ему время.
— Ты можешь погубить себя: в лучшем случае надорваться и снова слечь, а в худшем — довести себя до смерти…
Она плакала и качала головой, не соглашаясь с решением сына. Перед ее внутренним взором стояли обе картины, а еще третья — лежащий в кровати Павел, ссохшийся, посеревший, с тусклыми глазами и потрескавшимися губами. И ее огненноволосый конопатый сын с улыбкой до ушей станет таким через десять лет, если снова обезножет. Тогда придут и уныние, и боль, и злость на себя (мог остановиться, но не стал!), и неизбежно мысль о смерти.
— Ходи в бассейн, на массаж, поддерживай свою подвижность, — умоляюще проговорила она. — Но не рви жилы!
— Мне нужен мощный мышечный каркас. Без него никак.
— Ты никогда не был атлетом, а сейчас у тебя тем более не получится накачаться.
— Это почему же? — Фил тогда очень на маму обиделся. Она не верит в сына? После того, как он сделал невозможное? Или считает это не его заслугой, а чудом?
— Ты человек с ограниченными возможностями, Филя! — перешла на крик она. — И это навсегда! Мы не в русских былинах, и ты не Илья Муромец.
— Границы мы устанавливаем сами, — холодно возразил ей он. — Я поднялся на ноги ради тебя. Теперь я буду действовать ради себя. Прими это.