— У меня что-то на лице? — обеспокоенно спросила Лида и принялась вытирать рот. Решила, что перепачкалась, вот он и уставился.
— Нет, все в порядке, — успокоил ее Фил. — Просто засмотрелся на тебя… Ты очень красивая.
— Да? — она была удивлена.
— Разве мужчины до меня не говорили тебе такого?
— Раньше часто. Особенно тут, в Италии. Но я действительно была красоткой и выглядела сногсшибательно, с длинными каштановыми волосами, макияжем, носила платья и каблуки. До Малены в исполнении Моники Белуччи недотягивала, конечно, но образ был похож.
— И почему ты ему изменила?
— Само как-то произошло, — невнятно ответила она.
Насколько Фил знал, женщина даже на десять сантиметров волосы не пострижет без какого-то толчка. Каре для длинноволосой — отчаянный шаг. Как и смена цвета. А тут и стрижка почти под ноль, и ультраблонд вместо родного каштана. Плюс иной стиль в одежде: удобный, полуспортивный, но с изюминкой. Сейчас, например, на Лиде накидка-трансформер из летящего материала, явно дизайнерская, простая майка и джинсы из массмаркета.
— А мне Моника Белуччи не нравится, — не покривил душой Фил. — А ты — да. — Розе подействовало? Или сама атмосфера? Но Фила понесло: — Я тебя давно заметил. Ты любишь закат на море, персики и лимонное джелато без всяких наполнителей. А еще ты пишешь письма маме ручкой «Паркер», но об этом я узнал только сегодня.
Она отложила недоеденный кусок пиццы и пристально посмотрела на Фила. Сейчас, когда солнце светило ей в лицо, глаза уже не казались черными. Карие, с янтарными прожилками. А кончики ресниц белесые. Подкрась их, будут длинными, пушистыми. С макияжем эта женщина совершенно точно была неотразимой, но Филу она нравилась именно такой — «не парадной».
— Извини, но я тебя не замечала.
— Уже понял, — усмехнулся Фил.
— Хотя ты очень яркий парень. Солнечный. И даже странно, что я не обратила на тебя внимание.
— Ты всегда была погружена в себя и людей как будто вообще не замечала.
— Это тоже вновь приобретенное. — Лида отставила тарелку с двумя корочками, чтобы больше к пицце не прикоснуться. Бережет фигуру, понятно: на теле ни жиринки. И Филу это нравилось, он не был поклонником пышных дам. — Всю жизнь была наблюдателем. И в первую очередь меня интересовали люди. Я внимательно рассматривала и детей и взрослых, иногда просто потому, что они радовали глаз, чаще, когда интриговали меня.
— Придумывала им характеры, привычки, имена, хобби?
— Больше того: судьбы.
Фил хотел попросить ее сделать это сейчас. Ему было интересно, что она думает о нем, какой видит его жизнь. Но Лида, будто бы догадавшись об этом, быстро разговор свернула:
— Но все это в прошлом, сейчас меня увлекают не сами люди, а их творения. Архитектура, живопись, музыка…
— А литература?
— Нет, я не читаю книг. Мне вдруг стало жаль времени на них. Зачем мне придуманный кем-то мир? Я хочу погрузиться в свой: провожать за горизонт солнце, вдыхать запах персиков, моря, кофе, сушеной лаванды, слушать колокольный перезвон, наслаждаться теми секундами, когда лимонное джелато тает на языке…
И опять эта поволока на глазах. Набежала на яркое золото глаз мрачной тучкой, и они стали пасмурными. Лида смотрела внутрь себя темно-карими глазами без всяких янтарных прожилок. Что же такое случилось с ней? Явно какая-то драма. Умер кто-то очень близкий, и жизнь разделилась на до и после? Ее предали, подставили? Чуть не убили? Или все прозаичнее, и от нее к лучшей подруге ушел муж, с которым она душа в душу двадцать лет…
— Загрузила я тебя, да? — услышал он голос Лиды. — Извини. Одичала я немного, разучилась поддерживать длительную беседу. Но в смол-токе я сильна! — Имелся в виду короткий разговор ни о чем с соседями, официантами, продавцами, водителями такси.
— Ты не грузишь, — не согласился с ней Фил. — Но часто погружаешься… В себя. Это тоже приобретенное?
— Нет, такой я была всегда. Случалось, смеялась ни с того ни с сего, чем удивляла, а порой злила окружающих. Они думали, я над ними.
— А ты над своими мыслями? Со мной случается нечто подобное. И выглядит еще более странно, нежели смех без видимой причины. Дело в том, что я часто развлекаю себя решением в уме математических задач. Над особенно сложными бьюсь по нескольку дней и, когда расщелкиваю их, могу прокричать ответ. Я и на лекциях орал, и на совещаниях, и в очереди на паспортном контроле.