— Тебя как зовут? Сережа? Это хорошо. Моего сына тоже так кличут. И он тоже лейтенант. И такой же курносый. Ну а меня — Алексей Иваныч… — и по-дружески подмигнул мне.
И сам не знаю, как случилось, но неожиданно для себя рассказал ему обо всех своих горестях. Было в этом человеке такое, что побуждало к откровенности: то ли его глаза с добрым прищуром, удивительно похожие на глаза моего отца, бывшего фронтовика, то ли манера разговаривать. Чем больше мы говорили, тем больше мне казалось, что этого офицера я знаю давным-давно. Даже лукавинки, проскользнувшие в зеленоватом свете его глаз в тот миг, когда я упомянул о цветах для Любаши, почему-то показались мне знакомыми. Рассказал я полковнику даже о том, что один товарищ все время подначивает меня. Фамилии, правда, не назвал…
Когда беседовали мы с полковником, в комнату, предварительно постучав, вошел Зима.
— Товарищ полковник, лейтенанта Чернышева командир дивизиона вызывает.
— Небось, опять хитришь, Иван? Почему ж командир посыльного не послал?.. Садись-ка лучше чайку с нами попей.
Я был поражен. Алексей Иванович разговаривал со старшим лейтенантом так, будто знал его много лет.
— Хитрю, товарищ полковник. Два слова мне Чернышеву сказать наедине надо. А за чай спасибо. Извините, некогда.
— Ну что ж, идите, посекретничайте.
В коридоре Иван предложил зайти к нему домой:
— Знаешь, там удобнее разговаривать…
Я хотел было отказаться, но он чуть ли не силой потащил меня за собой. В его комнате я ни разу не бывал. И когда зашел, тут же огляделся. Бросилось в глаза обилие книг. И каких здесь только не было. А среди них большая ваза с розами.
— «Снегурочка» — так называются эти розы. Сам вырастил, — пояснил Иван, перехватив мой взгляд.
— Так вот, насколько верны мои агентурные сведения, будешь работать за офицера наведения. Садись-ка поближе — попробуем представить картину боя и некоторые вариантики, которые придется нам с тобой решать…
Когда вернулся я к себе в комнату, Алексей Иванович еще сидел за столом, делая какие-то пометки в блокноте. Подняв голову, он спросил:
— Спать будем или еще чайку попьем?
За чашкой чая я спросил:
— Алексей Иванович, шрам у вас у плеча. Это пулевое ранение? Я знаю: у моего отца такой же. Расскажите, пожалуйста, как было.
— Что шрам, Сережа… На войне всякое бывает. Я тебе другое расскажу. Но прежде хочу спросить. Ты, как я понял, на Ивана обижаешься, а хорошо ли его знаешь?
— В смысле службы? Мастер…
— Во всех смыслах. Они связаны между собой, — перебил полковник.
Я замялся.
— Тогда слушай… Шли бои за освобождение Польши. В ту пору был я сапером. Ну а профессия это такая, что мало кто мог обойтись без нашей помощи. Особенно часто к нам наведывались разведчики. То сквозь минное поле их проведи, то в «колючке» проход проделай и закрой за ними… Словом, зачастили они к нам. Подружились мы. Дело-то у нас общее, к тому же рискованное. Был среди них занозистый парень. Худощавый, среднего роста, типа вашего старшего лейтенанта Зимы. Ордена нацепит, сапоги до блеска начистит и щеголем над нами посмеивается: что, мол, вы, жуки подземные, кроты слепые, все в земле ковыряетесь? Однажды, помню, зашел к нам в землянку. Я в это время фотографию жены разглядывал. Ну а он и давай свое остроумие показывать. «Уходи», — только и сказал я ему. Ушел. А через несколько дней штабу фронта потребовался «язык». Сопровождать разведчиков отправили меня. Мы долго ползли сквозь цепкий кустарник. Потом он кончился, но зато перед нами была проволока. Осторожно вырезав в ней проход, я пропустил разведчиков вперед. Мне бы, конечно, остаться надо было. Но уж больно шутки того парня в сапогах засели. «Поползу за ним», — решил я. И пополз за разведчиками, позабыв положить ножницы в сумку. Так в руке их и держал. Иногда над нами вспыхивали ракеты, и тогда все мы, загребая траву в горсти, теснее прижимались к земле. Когда разведчики прыгнули в траншею, оттуда неожиданно выскочил гитлеровец. Что-то крича по-своему, он, видать с перепугу, налетел на меня. Саперными ножницами я оглушил фрица. Но в это время поле осветили ракеты, и застучал вражеский пулемет. В ту же минуту что-то обожгло меня. Я потерял сознание…
Пальцы Алексея Ивановича нервно дрожали. Чувствовалось: он весь в плену давно пережитого. Затянувшись дымком сигареты, полковник продолжал:
— Очнулся уже в медсанбате. Спрашиваю: «Кто вынес?» А врач говорит, что фамилии точно не помнит: не то Лето, не то Весна. Мол, худощавый такой, шутки шутит все время. Тогда я понял: это — мой ершистый знакомец Иван Зима.