Когда мы подходим к месту сбора, я оглядываюсь по сторонам… и поднимаю взгляд вверх. Это то, о чем я говорил. Пустошь, открытая всем ветрам и холоду. Настоящая пустыня — ни травинки, ни былинки. Горное пространство — бескрайняя высь, покрытая камнями и валунами. Сам путь к базе у подножия вулкана уже рискованное предприятие, требующее опытного отважного проводника, который помогает нам в некоторых вселяющих тревогу ситуациях. Но затем мы достигаем лагеря, и гигантский вулкан — одна из двух самых высоких гор на континенте — возвышается перед нами, словно памятник неизвестному богу. Состоящий главным образом из вулканического камня и горной породы, Охос-дель-Саладо упирается в ошеломительно-голубую чашу неба.
Мы быстро расхватываем снаряжение и вслушиваемся в последние инструкции на ломаном английском языке. Я располагаюсь в центре идущей группы — трое передо мной и трое позади. Сразу за мной — переводчик. Все переговариваются друг с другом, обмениваются шутками, смеются и начинают резво взбираться, словно гребаные горные козы. Я не понимаю ни слова из того, что они говорят, но мне это и не важно. Я сосредоточен на подъеме, на небе над головой, на этой огромной горе подо мной и надо мной — на всем, что меня окружает. Я сконцентрирован на том, чтобы впитать и сохранить в памяти каждый миг.
Запомнить каждый момент.
Насладиться каждой секундой.
Живи так, словно каждая секунда — последняя. Потому что для меня это очень даже может быть.
Я иду с опущенной головой, и так сосредоточен на подъеме, переставляя ноги осторожно, шаг за шагом, что едва не пропускаю момента, когда мы достигаем вершины. Шучу конечно, потому что это основа всей моей проклятой жизни: сконцентрируйся на процессе и не думай о конечной цели.
Я чувствую похлопывание по плечу.
— Эй, американец. Посмотри.
Я выпрямляюсь и оглядываюсь.
— Господи-Боже!
— Это что-то, правда? — он немного моложе меня, немец, кажется, с черными взъерошенными волосами, лохматой бородой, крепкий, в дорогом снаряжении и видавших виды ботинках. Я могу только кивать и купаться в бескрайности мира, окружающего меня со всех сторон бесконечным пространством гор и неба. Даже при дневном свете здесь, высоко-высоко, видны бесчисленные миллионы звезд. В разреженном воздухе тяжело дышать, и мое сердце колотится так сильно, что я вынужден сесть.
Я чуть не плачу.
Вот оно.
Вот, ради чего я живу.
Грудь сдавливает, и мое сердце — в метафизическом смысле — переполняется. Я жив. Сегодня мой тридцатый день рождения, и я жив. И не просто жив — я буквально на вершине мира.
Я могу умереть, мое сердце бешено колотится.
Голова кружится.
В теле слабость.
Мое сердце отказывает.
Я ложусь на спину и кладу голову на острые обломки сланца и камней и смотрю на звезды в небе цвета индиго. Подходящий момент для смерти.
Я чувствую постукивание по плечу.
— Сейчас начинаем спуск, — все тот же чувак жестом указывает вниз.
Я качаю головой.
— Я… я до… догоню.
Какой-то латиноамериканец с обветренным лицом. Эквадорец? Чилиец? Бразилец? Я не знаю. Склонив голову, он смотрит на меня сквозь зеркальные защитные очки.
— Тебе плохо, — это не вопрос.
Я моргаю. Пытаюсь дышать. Твою мать, в груди такая боль, словно на ней сидит слон. Я чувствую каждый удар сердца, фокусируюсь на каждом из них и веду им подсчет. Когда сердце может остановиться в любой момент без предупреждения, ты как бы синхронизируешься с каждым его сокращением, улавливаешь малейший сбой и пытаешься настроить ритм каждого удара. Какого хрена мне вздумалось лезть в горы? Это последнее — в буквальном смысле последнее — что мне надо было делать. Но, согласно статистике, шансы найти для меня подходящее донорское сердце практически нулевые. Я слишком проблемный кандидат на пересадку, поэтому давно отказался от этой идеи. Моя единственная цель — дожить до тридцати одного года и за это время сделать и увидеть все мыслимое и немыслимое.