— ПОМОЩЬ! — кричит он, и какой-то человек из числа облаченных в камуфляж Национальной гвардии ребят подбегает к нему.
Медики начинают работать, нас отстраняют.
Но ни я, ни Билл не хотим уходить. Мы наблюдаем, как двое мужчин разговаривают и одновременно осматривают раны, как они перебрасываются медицинскими терминами и указаниями. Они, как артисты на сцене. Возле стола появляется кто-то с капельницей и мешком с прозрачной жидкостью. Медик вводит иглу в левую руку Тори, закрепляет ее пластырем. Он держит пакет с жидкостью, но, похоже, тут нужна еще пара рук, и он оглядывается по сторонам в поисках помощника. Я шагаю вперед, беру пакет и держу его, пока медик снова возится с правой ногой Тори.
— Она потеряла слишком много крови, — говорит фельдшер.
Я хочу возразить, но не могу.
Я просто держу пакет… и натыкаюсь на стекленеющий взгляд Тори.
— Тори, милая. Сколько лет Мисс Молли?
— Д-д-д-десять ... недель.
Санитар бросает на меня взгляд.
— Говорите с ней, мистер. Заставляйте ее бороться.
Я стою там, задавая один за другим вопросы, которые только приходят в голову. Кроме вопросов о ее семье. Я не знаю, что там случилось, и не уверен, хочу ли знать.
И тут я чувствую ее. Найл. Она подходит к фельдшеру и останавливается рядом с Тори. Осматривает рану на голове девочки, а затем смотрит на меня.
Найл просит принести стойку для капельниц. Осматривает руку и ногу Тори, не обращая на меня внимания. Они выглядят ужасно. Я очень хорошо это вижу. Не подхожу близко, но знаю, что кости переломаны.
Я не знаю, как долго хлопочут над Тори Найл, санитар и фельдшер, и как долго я стою там, пока не приносят стойку для капельницы, и моя помощь больше не требуется. Я вытащил Тори из-под обломков. Я знаю ее имя. Я знаю, что она любит котят и щенков, а котят больше всего. Я знаю, что ей шесть лет, и она ходит в первый класс. Ее любимый цвет — розовый. Ее любимое шоу — «Пи Джей Маски» (Примеч.: шоу о команде детей-супергероев). Она любит макароны с сыром и ПиБи с Джеем. Я знаю, что она умеет ездить на велосипеде, правда, пока только с четырьмя колесами.
В горле комок. Сердце сжимается. Глаза жжет.
Я чувствую прикосновение чьей-то ладони к моей руке. Отвожу взгляд от Тори и вижу Найл. Она смотрит на меня.
— Мы сделали все, что смогли, — бормочет она. — Теперь все зависит только от нее самой.
— Она... она поправится? — слышу я свой голос.
Найл кивает.
— Наверное. Рана на голове довольно тяжелая, но ты не давал ей спать, так что о сотрясении мозга я не беспокоюсь. Она потеряла много крови, вот что самое опасное. Но думаю, все будет нормально.
— Хорошо, — с трудом говорю я. Но это все, что я могу из себя выдавить.
Стыдно признаться, но я чувствую себя на грани настоящей слезливой истерики. Вот-вот начну рыдать, как маленький ребенок.
Я прочищаю горло и сильно моргаю, отгоняя прочь слезы и воспоминания об искалеченных телах.
— Хорошая работа. Я… черт.
Мне приходится отвернуться и выйти из палатки, из-под света прожекторов. В тень. Я нахожу какие-то обломки, укрываясь под одной из уцелевших стен. Сажусь на кучу щебня и трясусь. Дрожу. Чувствую привкус рвоты во рту — острый, горький, кислый. Из глаз текут горячие соленые слезы. Черт, я рыдаю. Господи. Но я не могу остановиться. Плечи содрогаются, я борюсь с тошнотой, но не могу удержаться, и желчь извергается из меня. Я сгибаюсь пополам, опустив голову между колен, и позволяю ей стекать с моих губ в грязь у ног. Я отплевываюсь. Задыхаюсь.
И чувствую ее снова. Она сидит рядом, положив руку мне на спину.
— Перестань с этим бороться, Лок. После такого дня, ты это заслужил. Ничего плохого в том, чтобы позволить себе показать слабость. Никто не упрекнет тебя за это, я клянусь. По крайней мере, не я.
Я не могу с этим справиться. Мои плечи трясутся, я беззвучно плачу. А Найл просто круговыми движениями поглаживает мою спину, высвобождает мои волосы из хвоста и пропускает их меж пальцев. Она ничего не говорит, потому что знает по опыту — тут нечего сказать.
Когда мне, наконец, удается обрести некое подобие контроля, вернуть способность дышать, я выпрямляюсь, вытираю глаза и оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Найл. Она выглядит ужасно. На ней до сих пор окровавленный фартук. Руки чистые, без перчаток. Она бледная. Круги под глазами, взгляд направлен ввысь, к звездам. Куда-то вдаль, куда-то в прошлое.
— Ты привыкла делать это каждый день, да? — спрашиваю я.
Найл кладет скрещенные руки на колени и вяло кивает. А затем опускает голову.