В письмах к брату — «смешному юнцу» — серьёзное перемежается с шутками: «Печатай, печатай Онегина и с Разговором. Обними Плетнёва и Гнедича… Будет ли картинка у Онегина? что делают Полярные господа? что Кюхля?..» Адрес: «Льву Сергеевичу Пушкину в собственные лапки».
Но главное в письмах Пушкина — это русская литература.
Письма к Вяземскому, Плетнёву, Катенину, Рылееву и Бестужеву почти сплошь о литературе. «Благодарю тебя за ты и за письмо… Жду Полярной Звезды с нетерпением. .. Бестужев пишет мне много об Онегине — скажи ему, что он не прав: ужели хочет он изгнать всё лёгкое и весёлое из области поэзии?» (К. Ф. Рылееву, 25 января 1825 года).
И как бы хотелось Пушкину поговорить с Бестужевым лично. «Ах! Если б заманить тебя в Михайловское!..» (А. А. Бестужеву, 24 марта 1825 года).
Много в письмах критических замечаний о произведениях друзей: «Духом прочёл [оба действия] „Духов“, — пишет Пушкин Кюхельбекеру о его комедии. — Нужна ли тебе моя критика?.. Сир[8] слово старое. Прочтут иные сыр… Пас стада главы моей (вшей?)… О стихосложении скажу, что оно небрежно, не всегда натурально, выражения не всегда точно русские».
В письмах Пушкин спорит: «У нас есть критика, а нет литературы. Где же ты это нашёл? — спрашивает он Бестужева, — имянно критики у нас и недостаёт… Мы не имеем ни единого комментария, ни единой критической книги. Мы не знаем, что такое Крылов, Крылов, который [в басне] столь же выше Лафонтена, как Державин выше Ж. Б. Руссо».
В письмах Пушкин борется, посылая для журналов свои острые эпиграммы, направленные против журнальных мух и комаров, унылых поэтических кукушек, чадящих курилок.
«Вот тебе требуемая эпиграмма на Каченовского, перешли её Вяземскому» (Л. С. Пушкину, май 1825 года).
Гонители Пушкина просчитались. И в глухой деревне связь поэта с друзьями не прервалась, слава не потускнела, влияние на умы не уменьшилось.
Пушкин печатался в лучших изданиях Москвы и Петербурга. «Брат Лёв и брат Плетнёв» издавали в Петербурге главы «Онегина», сборник «Стихотворения Александра Пушкина».
Теперь не он искал издателей, а издатели искали его. Недаром в стихотворении «Разговор книгопродавца с поэтом», который печатался как предисловие к первой главе «Евгения Онегина», книгопродавец обращается к поэту:
Так и было в действительности. Пушкин писал Вяземскому: «Слёнин мне предлагает за Онегина сколько я хочу».
Слёнин был известным петербургским книгопродавцом и издателем.
Сбылась, наконец, давнишняя мечта Пушкина добиться материальной независимости, освободиться от опеки отца, жить своим трудом. Он был первым русским поэтом, который существовал на литературные гонорары. Не разбогател, не стал помещиком, но, по шутливому выражению Вяземского, заимел «деревеньку на Парнасе». С неё собирал поэтический оброк и этим жил. Зная скупость отца, давал деньги брату. «Скажи Плетнёву, — писал он Дельвигу, — чтобы он Льву давал из моих денег на орехи».
Публика с величайшим нетерпением ждала новых стихов Пушкина. Он знал об этом. В «Разговоре книгопродавца с поэтом» книгопродавец уговаривает поэта поскорее передать ему для печати стихи.
Что же касается добра, которого ждали от Пушкина, то Рылеев писал в Михайловское: «На тебя устремлены глаза России; тебя любят, тебе верят, тебе подражают. Будь Поэт и гражданин».
Это было написано за месяц до восстания декабристов. И, склонившись над рукописями «Бориса Годунова» и «Онегина», над «Андреем Шенье» и «Пророком», — рисуя широкую картину современной русской жизни, воскрешая далёкое прошлое, создавая чеканные строки о высоком назначении писателя, — Пушкин помнил завет друга — был Поэтом и Гражданином.