Там, где шумят михайловские рощи

Вот холм лесистый, над которым часто
Я сиживал недвижим — и глядел
На озеро, воспоминая с грустью
Иные берега, иные волны…

Высланный с юга в Михайловское, Пушкин любил подолгу сидеть на уединённом лесистом холме, задумчиво глядя на озеро и вспоминая «иные берега, иные волны». Ему рисовалась Одесса — оживлённая, шумная, солнечная. На весёлых улицах — пёстрая, разноязычная толпа: русские, итальянцы, греки, французы… В порту корабли из далёких стран.

И море. Чёрное море…

В день отъезда из Одессы Пушкин пришёл с ним проститься. Оно лежало перед ним — голубое, огромное, спокойное, и волны набегали на прибрежные камни.

Пушкин вспоминал… Воспоминание рождало образы, слова слагались в строфы. В них звучала мелодия прибоя, немолчный ропот волн.

Прощай же, море! Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.
В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою полн,
Твои скалы, твои заливы
И блеск, и тень, и говор волн.

В Михайловском, «в лесах, в пустынях молчаливых» Пушкин закончил стихотворение «К морю», начатое в Одессе.

Мимо лесистого холма идёт дорога на Тригорское и, огибая Маленец, круто поднимается в гору. Здесь кончались земли, дарованные некогда Ганнибалу.

                            На границе
Владений дедовских, на месте том,
Где в гору подымается дорога,
Изрытая дождями, три сосны
Стоят — одна поодаль, две другие
Друг к дружке близко, — здесь, когда их мимо
Я проезжал верхом при свете лунном,
Знакомым шумом шорох их вершин
Меня приветствовал.

На полпути из Михайловского в Тригорское стояли во времена поэта три старые сосны. Они полюбились Пушкину. И всякий раз, возвращаясь домой, он рад был видеть своих любимиц.

Осенью 1835 года поэт снова не раз проезжал мимо них.

                          По той дороге
Теперь поехал я, и пред собою
Увидел их опять. Они всё те же,
Всё тот же их знакомый уху шорох —
Но около корней их устарелых
(Где некогда всё было пусто, голо)
Теперь младая роща разрослась,
Зелёная семья; кусты теснятся
Под сенью их как дети. А вдали
Стоит одни угрюмый их товарищ
Как старый холостяк, и вкруг него
По-прежнему всё пусто.

Свежая молодая поросль, окружавшая его старых знакомцев, олицетворяла для Пушкина будущее родной страны, её новые, грядущие поколения, и к ним он обращался с горячим словом привета:

                           Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастёшь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум, когда,
С приятельской беседы возвращаясь,
Весёлых и приятных мыслей полон,
Пройдёт он мимо вас во мраке ночи
И обо мне вспомянет.

Трёх сосен, знакомых поэту, давно уже нет. Но место, где росли они, до сих пор называют «Кривые сосны». Там подсажены три молодые сосенки, а вокруг них шумит невысокая зелёная роща.

Проходя в наши дни по цветущей земле Пушкинского заповедника, по старой дороге у места трёх сосен, хочется ответить поэту: «Здравствуй, Пушкин! Не только твой внук, но всё племя младое, незнакомое твоей родной страны помнит, любит, приветствует тебя!»

Тригорское

«Тригорский замок»

От трёх сосен дорога на Тригорское идёт через поля.

Издалека видны три холма, один возле другого, три горы над самой Соротью. От них и название — Тригорское. На первом холме стоит деревня Вороничи. Во времена поэта её населяли государственные крестьяне — они принадлежали не помещикам, а «казне». Теперь деревня Вороничи входит в колхоз имени А. С. Пушкина.

Второй холм — могучее древнее городище — земляное укрепление, остаток старинной крепости. На третьем — таком же крутом и высоком, расположены усадьба и парк Тригорского.

В стране, где Сороть голубая,
Подруга зеркальных озер,
Разнообразно между гор
Свои изгибы расстилая,
Водами ясными поит
Поля, украшенные нивой, —
Там, у раздолья, горделиво
Гора трёххолмная стоит;
На той горе, среди лощины,
Перед лазоревым прудом,
Белеется весёлый дом
И сада тёмные куртины,
Село и пажити кругом.