В понимании декабристов подлинный поэт — тот же пророк. Перед Пушкиным стояла страдальческая тень Рылеева…
Что бы ни делал в это время Пушкин, мысли его возвращались к одному. Черновая рукопись пятой главы «Евгения Онегина». Одна страница — на полях профили Пестеля, Пущина, Кюхельбекера, Рылеева и между ними — сам Пушкин. Другая страница — дважды нарисована виселица с пятью повешенными и дважды повторена незаконченная фраза: «И я бы мог…»
Пушкин пишет Вяземскому: «Повешенные повешены; но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна».
Судьба ещё одного старого друга волнует поэта. В 1824 году Николай Иванович Тургенев — активный член тайного общества — уехал за границу в длительный отпуск. В декабре 1825 года он был далеко от России. Теперь же царское правительство требовало у Англии выдачи Н. И. Тургенева как важного государственного преступника.
Английское правительство не выдало Тургенева. Но до Пушкина доходили разноречивые слухи. «Правда ли, — с тревогой спрашивал он у Вяземского, — что Николая Тургенева привезли на корабле в Петербург? Вот каково море наше хвалёное!…» И в этом же письме поэтически упрекает Вяземского за его стихотворение, восхваляющее море:
Участь декабристов была решена. Судьба ссыльного Пушкина всё ещё оставалась неопределённой.
Наступил уже август 1826 года, а ответа на прошение, посланное из Пскова через Адеркаса, всё ещё не было. Вяземский пенял Пушкину, что тот слишком холодно и сухо писал царю. Пушкин отвечал: «Ты находишь письмо моё холодным и сухим. Иначе и быть невозможно. Благо написано. Теперь у меня перо не повернулось бы».
Жизнь будто замерла в Михайловском. И «тригорский замок» притих. Трагические события на всё наложили свой мрачный отпечаток. Двоюродные братья Прасковьи Александровны, Муравьёвы-Апостолы, один — Сергей Иванович — повешен, другой — Матвей Иванович — в каторге. Там же Евгений Петрович Оболенский — троюродный брат хозяйки Тригорского. Пострадал ещё один родственник — С. И. Кашкин.
— Меня оставили в покое. Кажется, это не к добру, — усмехался Пушкин.
Но покой был обманчивым. Не успело окончиться «исследование» Бошняка, началось так называемое «дело Алексеева». Заключалось оно в следующем. После восстания декабристов распространился в списках не пропущенный цензурой отрывок из элегии Пушкина «Андрей Шенье». Хотя события, описываемые в элегии, относились ко времени французской революции XVIII века, отрывок приурочили к современности и назвали злободневно — «На 14 декабря».
Начинался он стихами:
Отрывок перехватили. Полицейский агент Коноплёв доставил его генералу Скобелеву. Тот переправил эти стихи всесильному шефу жандармов, главному начальнику III Отделения — Бенкендорфу.
«Какой это Пушкин, — запросил Бенкендорф Скобелева, — тот ли самый, который живёт в Пскове, известный сочинитель вольных стихов?»
«Мне сказано, что тот, который писать подобные стихи имеет уже запрещение», — отвечал Скобелев.
Бенкендорф дал ход «делу». На столе у Николая I, рядом с прошением Пушкина об освобождении из ссылки, появился листок со стихами, написанными поэтом якобы на 14 декабря.
28 августа 1826 года, через несколько дней после коронации Николая (она, по обычаю, происходила в Москве) начальник Главного штаба генерал Дибич записал резолюцию царя на прошение Пушкина: «Высочайше повелено Пушкина призвать сюда. Для сопровождения его командировать фельдъегеря. Пушкину дозволяется ехать в своём экипаже свободно, под надзором фельдъегеря, не в виде арестанта. Пушкину прибыть прямо ко мне. Писать о сём Псковскому губернатору».
Царь требовал Пушкина для объяснений. Из Москвы в Псков поскакал фельдъегерь. Он вёз пакет, на котором стояла многозначительная надпись: «Секретно».