А я нашел ее.
Человек за письменным столом. Голова склонилась, лоб покоится на руках. Экран компьютера изливает на его волосы и одежду холодный, анемичный свет.
Этот человек за письменным столом – я.
Я сидел там, в своем кабинете, подперев опущенную голову кулаками. Мой блуждающий взгляд перемещался с края стола на покрытые брюками колени, на каблуки моих туфель, и завершал этот обзор оранжевый параллелограмм ведомственного паласа. Я по-прежнему в куртке, и по-прежнему со мной большая дорожная сумка. Нос еще улавливал остаточные запахи кабинетов, заполненных поездов, всех тех мест, которые я обычно пытался избегать. Сумка теснилась рядом со мной на кресле, ее ручка далеко не эргономичного размера, похоже, тоже претендовала на свое место в этом пространстве.
Из-за двери доносились голоса студентов, шатавшихся по коридору, их болтовня, ворчание, случайные столкновения. Перестук каблуков. Просигналил чей-то мобильник, получив сообщение. Чей-то вопрос: «Да, и в любом случае, кто бы мне поверил?» – возмущенный голос.
Лекция прочитана. Все слова сказаны, странная фраза разобрана. Теперь студенты осведомлены, каковы различия между «пиджинами и креолами». Им даны теоретические основы креольской грамматики, и будем надеяться, что они попытаются осмыслить их. Я отстоял перед ними около часа. Благополучно закончил доклад. Мы обменялись взглядами в отведенное для вопросов время. Я сделал то, ради чего явился сюда.
И что теперь? Пора отправляться в аэропорт. Надо бы собрать вещи, привести в порядок стол, ответить на несколько последних писем.
Но я способен только праздно сидеть за письменным столом. Мои мысли хаотично метались между Бруклином и Николь Джэнкс, не в силах ни на чем сосредоточиться. Мой отец, этот чертов юбилей, и ошеломляющая новость.
Я поднял голову. В поисковой строке браузера видны два слова. Они появились там полтора часа тому назад, когда я вернулся в свой кабинет.
«Николь Джэнкс», – сообщил мне монитор, его крошечные пиксели сформировали буквы ее имени. Не думаю, что мне доводилось печатать их раньше, до того как в мою жизнь вошли компьютеры. Сейчас даже странно подумать о тех годах, когда мы вполне счастливо жили без их постоянного присутствия.
Курсор маячил за последней буквой фамилии, пульсируя, ожидая указаний – щелчка по клавише ввода – верной ищейке, готовой выполнить распоряжения и отыскать все, что мне требуется.
Все это время я сидел здесь, не в силах решить, хочу ли я что-то знать. Стоит ли мне нажать на эту клавишу. Что будет, если нажму, и что будет, если не нажму? Изменится ли что-нибудь в любом случае? Мысли, что крутились обломками в водовороте моего ума: «Пожалуйста… пусть это случилось не в том году. Пусть это случилось позже. Пусть она умерла в конце восьмидесятых или в начале девяностых. Пусть это случилось с ней в тридцать или сорок лет, вполне благопристойно. Пусть она попала в аварию, ее сбила машина, она упала с велосипеда или со скалы. Пусть она заразилась какой-то редкой неизлечимой болезнью. И главное, пусть она умерла быстро, безболезненно, в компании родных и близких. Что еще, в конце концов, может просить любой из нас?»
Просто пусть это случилось не в том безлюдном лесу в бархатных сумерках рассвета. Пожалуйста.
В детстве я любил играть в раскраски-головоломки с набором, казалось бы, совершенно несвязных точек. Но соединяя номер за номером карандашной линией, можно нарисовать некую форму в этом кажущемся хаосе, извлечь смысл из точечной путаницы. Больше всего мне нравилось, добравшись до середины пути – когда уже видны четкие линии, попытаться догадаться, что же получится в итоге. Ракета? Трактор? Пальма, парусник, динозавр, остров? Могло оказаться все что угодно. И лучшими оказывались те рисунки, которые никак не угадывались. Ты думал, что получается паровоз, но в результате получался извергающий дым дракон. Ты думал, что рисовал кошку, а дорисовал игуану.
Такое же ощущение беспорядка между мыслимыми и реальными действиями окутывало меня, пока сидел в кабинете, вжимая локти в столешницу. Я привык думать, что моя жизнь шла по накатанной колее, но, оказывается, на этой самой колее могла разверзнуться пропасть.
Я снял ремень сумки с плеча, позволив ей упасть на пол. Достал сигареты, ослабил узел галстука и развернулся на кресле, переложил какие-то документы с одного края стола на другой, и вдруг, стремительно, не дав себе времени остановиться, повернулся к компьютеру и щелкнул по клавише ввода. Сильно щелкнул, даже палец заныл от удара.