Рассвет еще не наступил, а вдоль рядов бамбуковых хижин тенями заскользили женщины с обеденными судками в руках, направляясь к пагоде. Было еще темно, и зажглись электрические лампочки. Такой элемент цивилизации в этой глуши выглядел несколько странно. Но нам объяснили, что здесь для комфорта паломников и подсвечивания пагод установлена небольшая дизельная электростанция. Она работала лишь январь и февраль — период паломничества, а остальное время бездействовала.
По преданиям, в этих местах жил некоторое время Гаутама Будда, которому поклоняются все буддисты. Он якобы оставил два отпечатка левой ноги: один — на горе, другой — у ее подножия. Эти отпечатки и являются предметом поклонения, рядом с ними выстроены пагоды.
Чтобы добраться до верхней пагоды, нужно преодолеть две тысячи крутых каменных ступеней. Мы видели, что у многих пожилых паломников на это восхождение уходил почти целый день. Но и нам пришлось несладко. Ко второй площадке мы подошли уже очень уставшие. А таких площадок впереди было еще восемь. Передохнули, а дальше уже несколько умерили свою прыть, приноравливаясь к темпу паломников, подымавшихся вместе с нами. Мы уже не раз попадали в трудное положение со своей привычкой к темпам наших северных широт. Влажная тропическая жара глушила, замедляла движение. Первым начинало сдавать сердце, а от него слабость охватывала руки и ноги, усиливалась жажда. Мы медленно, упорно лезли вверх. В висках стучало, во рту пересохло, ноги дрожали. Все же мы обогнали многих и оказались наконец на самой вершине.
Здесь была разбита площадка, выложенная мраморными плитами. Народу собралось еще мало, и мы не спеша обошли площадку. Сбоку высилась пагода, внутри которой за решеткой находилась пятиметровая, сверкающая золотом статуя сидящего Будды. Перед пагодой покоился след огромной ступни, длиной метра три, окруженный железной решеткой. Два бирманца выкладывали след тонкими золотыми пластинками. На решетке висели пряди черных и седых волос, цветные ленточки, горели свечи, рядом стояли цветы, были рассыпаны кучки риса, бананов, кокосовых орехов. Плоды продавались здесь же. Внизу, у подножия горы, находилась другая пагода, где был второй след громадной опять-таки левой ступни, выложенный золотыми пластинками.
Из Магуэ наш путь лежал дальше на юг. Мы сели на самолет и, сделав в Рангуне короткую остановку, взяли курс на Моулмейн. Ранним утром пролетели вдоль морского побережья. Было время отлива: внизу перед разорванным фронтом буйной тропической растительности обнажилась широкая полоса желто-бурой грязи. Вскоре показался Моулмейн — живописнейший город страны. Я невольно вспомнил наши причерноморские города Батуми и Одессу — Моулмейн сильно походил на них. Бездонное синее небо и яркое солнце над головой, а из темно-изумрудных волн вырастают аккуратные белые домики, которые словно плывут под надутыми парусами-листьями кокосовых пальм и бананов, выстроившихся на набережной.
Моулмейн расположен на Салуине — второй крупной реке Бирмы, у впадения ее в залив Мартабан. Его удобным местоположением воспользовались в свое время португальские колонизаторы. В 1827 году Моулмейн попал в руки англичан, которые учредили там первые на территории Бирмы колониальные органы власти. Во время второй мировой войны он стал первой жертвой японских агрессоров. А теперь здесь выстраиваются пароходы, пришедшие со всех концов земли за бирманским рисом и тиком. Моулмейн — типичный южный морской порт, яркий, шумный, с разноликим людом. В последнее время по грузообороту его перегнал Бассейн, так как наносы Салуина образовали в гавани отмели, препятствующие заходу в него крупных судов.
В городе много рисоочистительных заводов и лесопильных предприятий, развита тонкая резьба по дереву и слоновой кости, искусные ремесленники делают прекрасную тиковую мебель и дамские зонтики. Если Мандалай знаменит шелковыми тканями, то Моулмейн славен хлопчатобумажными лонджи, покрывалами, скатертями, полотнами, выкрашенными натуральными нелиняющими красками. В окрестных деревнях тысячи ручных станков работают от зари и до зари. Там занимаются ткачеством из поколения в поколение, в каждой семье замечательные мастера — ткачи и художники. Они сами придумывают рисунок, сами ткут его на ручном станке, сами варят натуральную краску. И почти в каждой семье свои секреты ремесла.
Невысокие горы, защищающие Моулмейн с востока и цепью протянувшиеся дальше вдоль Салуина, усеяны пагодами. Многие из них соединены между собой крытыми галереями. Зеленые от плесени, покрытые пылью веков, ведут они от одной пагоды к другой, пока не выведут на просторную ровную площадку пагоды Чактанлан. Невольно жмуришь глаза — прямо в центре площади высится огромное, в десять метров высотой, изваяние сидящего Будды. Оно покрыто золотыми пластинками и драгоценными камнями, искрится и сверкает в лучах солнца.
Отсюда открывается редкий по красоте вид. Широкая буйная Салуин, словно огромная змея, петляя и извиваясь, стремится выбраться из горных теснин. Пройдя Шанское нагорье с севера на юг, Салуин вливается в Андаманское море, гася в нем свою неуемную мощь. Придет время, и она даст людям свет, фабрикам и заводам жизнь, и ее могучая энергия воплотится в бесконечном разнообразии нужных человеку вещей. А пока Салуин гонит плоты ценной древесины на лесопильные заводы юга и несет массу ила, который образует у Моулмейна небольшую, но очень плодородную низменность.
По синей глади реки, будто вышитые зеленым бисером, выстроились один за другим большие низкие острова. Там, где у селения Мупун река делает красивый поворот, тянутся в небо прямые струйки черного дыма из труб рисоочистительного и лесопильного заводов, стоят большие баркасы со спущенными парусами и Салуин под лучами заходящего солнца блестит, как брус червонного золота.
В окрестностях Моулмейна много пещер. В одну из них — пещеру Коуган — мы заглянули. Внутри подземные галереи были уставлены тысячами фигурок Будды, от совсем маленьких до гигантских. Большой сталагмит поднимался от пола почти до самого края нависшей скалы. Он сплошь был покрыт крохотными изображениями сидящего Будды и увенчан маленькой пагодой.
Солнце клонилось к горизонту, золотя верхушки округлых гор. И вдруг из узкой расщелины показались и быстро поплыли в воздухе дымные спирали, легко колеблемые и уносимые порывами ветра прочь, в сторону моря. Темная лента разворачивалась бесконечно, будто природа-фокусник выбрасывала из своих тайных глубин свое очередное фантастическое чудо. Это были тысячи и тысячи летучих собак, вылетавших из пещер. Летучая собака похожа на нашу летучую мышь, только она более крупного размера: длина ее туловища — 30 сантиметров, размах крыльев — до полутора метров. Для дневного отдыха летучие собаки выбирают темные пещеры или старые огромные деревья. Они держатся кучно и висят одна подле другой, запрятав туловище и голову в крылья. Настоящая жизнь у них начинается с наступлением темноты. Летают они огромными стаями, по густоте напоминающими пчелиный рой. Летучие собаки поедают фрукты, насекомых, яйца и птенцов мелких птиц, рыбу. Во время еды они ссорятся, с шумом отнимая добычу друг у друга.
В стране Шан
За Мемьо бирмано-китайская дорога пересекает на высоте 3–4 тысяч метров Шанские горы и заканчивается через 1000 километров в Куньмине (КНР). В свое время она была выложена гравием, но теперь во многих местах сильно выщерблена и изобилует выбоинами.
Извилистые и крутые повороты привели нас к небольшой речке Чундзоун, к ущелью Готейк. В пяти километрах по течению реки находится виадук Готейк. Он соединяет два заросших лесом горных плато, разделенных ущельем. Этот сделанный из стали виадук построен американской фирмой в 1900 году на естественном основании. Его длина около 700 метров, высота опор — 96 метров, а каменное основание, на котором он воздвигнут, поднимается со дна ущелья на 150 метров.
Проехали через несколько небольших селений, состоящих из одной только улицы и площади, где обычно располагался рынок. На окраинах деревушек стоят часовни в честь духов-хранителей. Мы в стране шанов.