Но вот наступает ночь. Но и она не приносит облегчения. В моем гостиничном номере бешено крутится над головой потолочный четырехлопастный фён — вентилятор. Он гоняет по комнате горячий воздух. Но дышать все равно нечем. Как бы сильно ты ни устал, невольно скоро просыпаешься. Приходится вставать, откидывать висящий над кроватью накомарник и идти в «ванную», где на бетонированном полу стоят огромные глиняные кувшины, наполненные водой. Выливаешь на себя ведра два-три, тонкий матрасик долой, завертываешься в мокрую простыню и ложишься на бамбуковую циновку, обещающую какую-то прохладу. Но через 20–30 минут воздуха опять не хватает, и водная процедура повторяется. Так в горячем зное плавает вся обширная долина Иравади, и мучаемся не только мы, жители северных широт, но и коренные жители страны.
Бирманцы спасаются от жары кто как может. В государственных учреждениях, гостиницах, в зажиточных домах установлены фёны. Эти трех-четырехлопастные вентиляторы обычно вделаны в потолок и создают некоторое движение воздуха в помещении. У многих европейцев и богатых бирманцев в домах имеются установки кондиционирования воздуха, которые создают искусственный климат в комнате. Бизнесмены, правительственные чиновники и просто состоятельные люди отправляют свои семьи в горы, на дачу. Ну а простым смертным приходится искать спасения у самой природы: люди отсиживаются в тени домов или раскидистых деревьев, почаще обливаются водой и побольше жуют бетеля. Бетель приготовляется из плода пальмы арека и известкового порошка. Эта смесь является тонизирующим средством. Рот от него окрашивается в ярко-красный цвет, а зубы от длительного употребления бетеля чернеют. Некоторые подкрепляют свой страдающий организм витаминными таблетками. В такую жару местные газеты пестрят сообщениями о жертвах тепловых ударов.
Но приходит такое время, когда кончается изнуряющая, иссушающая жара. Другая стихия врывается в Бирму, воцаряется на ее земле и в небе — стихия воды. Разрозненные облачка собираются вместе, выстраиваются в цепи. И вот уже огромные тучи плотным фронтом заволакивают небо. Рокотом военных барабанов доносится с моря далекий гром, воздух пахнет грозой. Все застывает в тревожном ожидании, словно перед атакой: замолкли птицы, затихли неугомонные собаки, люди чаще посматривают в сторону моря. Наконец настает долгожданная минута. По земле ураганом проносится тугая воздушная волна, корежа могучие деревья, ломая телеграфные столбы, сметая легкие крыши домов. Ослепительная молния вспарывает набухшее влагой небо, оглушительный гром раскалывает тишину, и сверху, словно из огромного бурдюка, распоротого одним взмахом ножа, на землю обрушивается слепящая стена воды. Так наступает сезон дождей.
Муссон приходит в сверкании молний, в громком и звонком шуме ливней, под трубный клич лягушек. И откуда только берутся эти лягушки? Целый год их не видно и не слышно. А первый же ливень они встречают надсадным «му-у». Это коровье мычание длится всего несколько дней, но трубный глас тропических лягушек вносит свою лепту в величавый, торжественный, радостный гул муссона.
Небо все время затянуто тучами. Дожди идут иногда подряд неделю, две, три с перерывами на 10–30 минут, а иногда прерываются на день-два. Нам, северянам, даже трудно себе представить, какой силы бывают дожди под тропиками. Иногда в течение суток выпадает больше осадков, чем за все лето в Москве. Поля и дороги, деревни и города захлебываются в воде. Пересохшие речушки превращаются в широкие бурные потоки. Вода всюду: на земле и в воздухе. Книги, обувь и другие предметы покрываются плесенью. Все ходят с зонтиками, а небо так и давит на тебя. Тяжелое, налитое влагой, оно готово ежеминутно обвалиться вниз.
В Центральной впадине Бирмы, находящейся под «дождевым зонтом» хребта Аракан-йома, характер муссона несколько иной. Наиболее интенсивное выпадение осадков происходит в июне и сентябре. Мне привелось быть свидетелем, как только в первые два дня июня в районе Мейтхилы выпало почти 250 миллиметров осадков — четвертая часть всей дождевой нормы Сухой зоны. В июле и августе стоит жаркая солнечная погода, прерываемая короткими мощными ливнями, которые чаще случаются по ночам. В сентябре мне пришлось ехать в Мандалай. Километров за пятьдесят до города наш джип превратился в плавучий ковчег. Там, где несколько месяцев назад была выжженная степь и потрескавшаяся от жары земля, простиралось бескрайнее море, бурлящее мелкими водоворотами. Там, где недавно среди гальки и камней несмело пробивались тонкие ручейки, бушевал и пенился широкий мутный поток. Колеса машины почти полностью скрывались под водой, и джип осторожно пробирался вперед, с трудом преодолевая упругий ее напор. Нельзя было терять узкую полоску твердого асфальта. Уйди она из-под колес, тогда плохо. Мы одни в океане беспокойной, мчащейся навстречу воды. Наш джип — одинокий живой островок, единственная наша надежда. Монотонно шумит дождь, косыми струями захлестывая внутрь машины. Мы промокли до мозга костей. Холодно, зуб на зуб не попадает. Оказывается, и в тропиках можно продрогнуть насквозь. Вода все прибывает, нужно быстрее выбираться. Шофер каким-то шестым чувством чует узкую полоску шоссе. Но это дается ему нелегко. Он весь ссутулился за рулем, напряженно всматриваясь вперед, дрожа одной дрожью со своим верным другом.
Лишь к вечеру, отвоевывая метр за метром невидимого под водой шоссе, выбрались мы из западни. Вздох облегчения одновременно раздался в машине. Мы оглянулись назад и только теперь поняли, какой опасности подвергались. Далеко за горизонт уходил вспученный океан бурлящей говорливой воды, все больше мрачневшей с наступлением сумерек.
Люди рады муссону. Ведь муссон приносит бирманцам не только облегчение от жары. Он дает им воду — главный источник жизни. И это огромное благо для Бирмы. Дожди приходят регулярно, в определенное время года. Можно всегда подготовиться, чтобы использовать их с максимальной пользой для себя. Но во влажное время года на землю обрушивается столько воды, что людям приходится напрягать все силы, чтобы не захлебнуться в ней самим и спасти от разрушения поля и дома. В сухой же период солнце воцаряется в небе и начинает пропекать все вокруг с таким усердием, что люди не знают, куда от него деться, они вынуждены напряженно бороться за удержание каждой капли влаги, быстро улетучивающейся под огненными лучами.
Да, солнце в тропиках доброе, но и жестокое. Без воды оно не знает удержу: безжалостно старит землю глубокими морщинами, скручивает в сухие трубки зеленые листья и стебли, загоняет все живое в тень. А когда эти два великих деятеля земли — солнце и вода объединяются в тесный союз, они творят чудеса, рождают жизнь.
Дорога идет на север
Шоссе Рангун — Мандалай. Деревни, поселки, города, словно бусинки, нанизаны на эту узкую асфальтированную ленту, протянувшуюся через всю страну с юга на север и идущую дальше, в Китай. От него отходят многочисленные ответвления на запад, к могучей Иравади, и на восток, в Шанское государство. Домишки стоят, раскрыв свои стены и двери прямо на дорогу. С машины можно видеть, что делается в полумраке хижин. Невозмутимый хозяин дома сидит в одиночестве, прихлебывая зеленый чай, женщины возятся у своих чадящих кухонь. У порога стоят рядком шлепанцы: дома бирманцы ходят босиком. Под домом копошатся куры, свиньи, козы, бегают голые ребятишки в сопровождении веселых щенят.
Мирная дорога. Но в недалеком прошлом ее называли Великим Бирмано-Китайским путем и придавали ей особое стратегическое значение. Шоссе Рангун — Мандалай с продолжением в Китай было построено англичанами в 1931 году, после вторжения японской армии в Китай, на случай обороны своих колоний: Бирмы, Индии, Малайи. В минувшую войну по шоссе катились волны отступавших и наступавших армий, спешили военные обозы. Вехами прошедшей здесь войны и сейчас маячат вдоль дороги остовы сгоревших танков, зияют воронки от авиабомб, торчат фермы разрушенных мостов.