Напротив Мандалая, на противоположном берегу Иравади, находится древний город Сагайнг — бывшая королевская резиденция. Ему 600 с лишним лет. Через реку туда ведет огромный мост Ава — единственный на Иравади мост длиной в полтора километра с тремя путями: одним железнодорожным и двумя для автотранспорта. Город раскинулся на нескольких холмах. Куда ни бросишь взгляд, всюду сверкают белые пагоды. Не случайно этот район — одно из наиболее почитаемых буддистами мест в Бирме. Во время японской оккупации в пещерах и монастырях Сагайнга жило свыше 300 тысяч беженцев из различных районов страны. Город утопает в тенистых тамариндовых рощах, которые смягчают палящий зной.
Взбираемся на холм к пагоде, и панорама Иравади развертывается во всем своем величии и блеске. Река переливается золотом и пурпуром в лучах заходящего солнца. Домики в одиночку и группами выстроились на берегу. Парус рыбачьего баркаса полыхает на спокойной глади воды. Поднимающийся против течения пароходик застыл на месте. Черной чертой перечеркнул пурпур реки мост Ава. Вдали синеют мягкие очертания гор, а кругом простираются бесконечные рисовые поля.
После Мандалая дорога углубляется в горы. Извиваясь серпантином, она поднимается все выше и выше. Новые картины одна живописнее другой открываются нашему взору. На полдороге к Меймьо мы остановились на большом повороте, у так называемого Пункта обозрения. Я подошел к краю обрыва и бросил прощальный взгляд назад. Там, внизу, раскинулось золотое море рисовых полей, томившееся в горячем зное. Зеленые джунгли широкой дугой огибали его, пропадая в далекой синеве. В легкой дымке проглядывали розовые верхушки холмов Сагайнга, в кудрявых шапках которых высвечивали золотом и белизной пагоды. Мандалайская гора горделиво возвышалась над равниной, отбрасывая тень почти на километр. Серебряная лента Иравади блестела под утренним солнцем и уходила за горизонт, застланный туманом. Стройные колонны пальмир верстовыми столбами отмечали эту дорогу жизни.
Еще несколько часов пути по шоссе, и вдали показался Меймьо — курортный городок. Он расположен на высоте 1200 метров над уровнем моря и весь утопает в зелени. Сразу же при въезде вас встречают высоченные величавые эвкалипты, стоящие группами по пять — десять деревьев. И чувствуешь себя карликом перед этой мощной колоннадой, увенчанной на самой верхушке широкими зонтами кроны. Рощи серебряного дуба и пахучей стройной сосны перемежаются с зарослями рододендронов, магнолий, каштанов. Раньше здесь спасались от жары англичане — руководители колониальной администрации Бирмы, а теперь Меймьо служит местом отдыха для простых бирманцев. Частые гости здесь мандалайские школьники и студенты. Они устраивают в ботаническом саду города увеселительные прогулки с шумными играми.
Ботанический сад в Меймьо — единственный на всю Бирму — занимает площадь около 130 гектаров. Он насчитывает примерно 2500 различных видов растений, но далеко не полностью отражает флору страны. Лесной департамент Бирмы, в ведении которого находится сад, принимает меры, чтобы превратить его в научно-исследовательский центр.
Мы обратили внимание на разлапистое дерево «паук» метров пятнадцати высотой, с невероятно искривленными ветвями. Листья опали, и вместо них дерево покрывали великолепные оранжевые цветки, собранные в плотные пучки. А вот стоит высокая стройная дальбергия, отличающаяся прочной древесиной, которая идет на изготовление высококачественной мебели, музыкальных инструментов и другие поделки; малоприметное деревце тонве дает ароматную древесину для окуриваний.
Чуть поодаль мы увидели одно из красивейших деревьев сада — лагестроемию, или пьинму. Оно достигает высоты 30 метров и в сезон дождей покрывается красивыми лиловыми цветами, напоминающими нашу сирень. Затем нам показали танату, листья которого идут на обертку бирманских сигар чарут. Сигарные фабрики Рангуна обычно скупают этот лист в городе Таунджи.
Здесь же встретился экземпляр редкостного «картофельного дерева» родом из Южной Америки. Это невысокое дерево с крупными овальными листьями. Оно цветет в мае — июне и становится очень красивым, когда покрывается многочисленными цветками, очень похожи ми на цветы картофеля. Однако плоды его, напоминающие тоже картофель, ядовиты.
В ботаническом саду широко представлены фикусы, которых насчитывают в Бирме до сорока видов. Плоды некоторых из них съедобны, а листья служат кормом для скота. Вот фикус ньяунг-боди — священное дерево буддистов. У основания ствол часто огораживается кирпичной кладкой, а возле деревьев ставятся кумирни с изображением Будды, кувшины с водой, цветы.
Наиболее интересный и примечательный вид фикуса, часто встречающийся в Бирме, — баньян. С первого взгляда он напоминает целую рощу сросшихся своими ветвями деревьев. Но это лишь так кажется. Баньян, или индийская смоковница, — роскошнейшее из тропических растений, обладает редкой способностью выпускать воздушные корни. Представьте себе толстый ствол, оканчивающийся густой шапкой темной зелени. От горизонтальных распростертых ветвей материнского ствола тянутся вниз воздушные корни. Врастая в землю, они пускают там настоящие корни, утолщаются и превращаются в новые деревья. Так из одного дерева получается целая рощица с общей кроной, под сенью которой может разместиться небольшое селение. У некоторых деревьев материнский ствол уже сгнил и висит в воздухе, древесная же семья живет и существует за счет второстепенных корней. Иногда получается, что семечко баньяна попадает на другое дерево. Зацепившись там за ветку, оно прорастает и пускает в воздух корни. Последние в конце концов достигают земли и врастают в нее. Мало-помалу корни баньяна опутывают приютившее его растение и удушают его в тесном объятии.
В ботаническом саду мы встретили и представителей нашей флоры: дикую черешню, дикую грушу, хвойные деревья. В Шанских горах есть целые сосновые рощи, при этом северянки сосны растут вместе с обычными обитателями тропиков — бананами, бамбуком, авокадо, помело. Невозможно перечислить все интересные виды тропической флоры, встретившиеся в ботаническом саду Меймьо и характерные для Бирмы. Однако ценнейшая коллекция орхидей, погубленная японцами, пока еще не восстановлена. Сад живописен и уютен, здесь масса знакомых нам цветов: циния, канна, львиный зев, флоксы, лилии, георгины, астра, герань и другие. Много зеленых лужаек, а в центре — небольшое озеро, заросшее прекрасными лотосами желтой, розовой, малиновой окраски.
По склонам гор раскинулись плантации ананасов, кофе, клубники, мандаринов. Кофейные плантации укрылись в тени деревьев — кофе любит тепло, но не переносит палящих лучей солнца.
Мандалай — Моулмейн
На утренней заре мы сели в Мандалае на почтовый пароход и отправились вниз по течению. От парохода веяло романтикой и анахронизмом: плоское днище, большие гребные колеса по бортам, открытые палубы. С тыла нашей каюты примостилась кухня. Шумел большой самовар. Повар возился с вяленой рыбой: два удара дахом — и огромная рыбина разделана. Начали подходить пассажиры. Сразу по прибытии они расстилали циновки или коврики, заваривали чай, готовили миски с рисом и принимались за еду с таким аппетитом, словно до этого долго постились. Впрочем, кто путешествовал, тот знает, какой аппетит разыгрывается в пути, особенно на воде.