Мы направляемся в смежную комнату, где Иджи Вон подписывает диски, и прикладываю палец к губам:
— Тсс.
Роберт начинает завывать тише.
— Кому мне подписать диск? — улыбаясь, спрашивает Иджи.
— Роберту, — говорю я.
А он добавляет:
— Это я.
Он говорит это Иджи, а потом повторяет это мне.
— Я знаю, что это ты, — отвечаю ему.
А потом Роберта прорывает:
— Иджи Вон, я вас обожаю. Это лучший концерт. Самый лучший! — а потом завывает: — А-у!
Иджи улыбается ему, смотрит на меня, вопросительно подняв брови, и пододвигает к нам диск.
Роберт хочет ещё пива. Я против. И заказываю две колы.
— Тебе весело? — спрашиваю его.
Он смотрит на меня и становится до смешного серьёзным.
— У тебя самые красивые глаза.
Я поднимаю взгляд к потолку и всем видом показываю, что не верю.
Следующее отделение группа начинает с мрачной ноты. Иджи рассказывает, что в детстве из окна её спальни было видно небольшое кладбище. Там похоронены тела двенадцати маленьких девочек, умерших ужасной смертью: во время рождественского представления их костюмы ангелов загорелись, и девочки сгорели заживо. Это произошло так быстро, что ни их собственные матери, ни бывшие там монахини, не успели ничего сделать. Песня посвящена этому трагическому событию. И песня печальная. Слушая её, даже я прослезился.
Но для Роберта эта песня была, как грустное воспоминание о сбитом им псе после двух кружек пива.
Где-то на середине бросаю на него взгляд и вижу дрожащий подбородок и залитое слезами лицо. Двигаю свой стул поближе и обнимаю его за плечи. Он прячется у меня на груди и рыдает за теми маленькими девочками, за их мамами с опустевшими объятиями, за плачущими отцами и за монахиней, оставшейся без рук. Плохо понимаю, что нужно делать, поэтому просто поддерживаю его.
Пара за столом рядом смотрят на нас с беспокойством.
— Как он? — спрашивает женщина тихо.
— Он в порядке, — отвечаю я с уверенностью, хотя сам в это не очень верю.
Когда в конце песни Роберт не возвращается обратно на стул, решаю, что нам лучше вернутся в гостиницу. Роберт продолжает крепко за меня цепляться, пока мы проходим между расположенных плотно столиков. Иджи произносит:
— У нас есть потери. Надеюсь, что ему станет лучше.
Возле двери Роберт неожиданно останавливается и нетвёрдой походкой направляется в сторону туалета, довольно громко заявляя, что ему «нужно пописать».
Хорошо, что в туалете никого нет. Роберт опирается лбом о кафельную стену. Жду рядом на случай, если он начнёт падать.
— С тобой всё в порядке?
Он хлюпает носом, потом закрывает глаза локтем. Хорошо, что он остановился прямо перед писсуаром, потому что Роберт не смотрит, куда писает.
В туалет входит бородатый пожилой мужчина. Поседевшие волосы собраны на затылке в хвост. Он окидывает нас взглядом, потом идёт дальше по своим делам.
Роберт заканчивает. Я с уговорами отдираю его от стены, и он снова вешается на меня.
— Тебе нужно спрятать свой член и застегнуть ширинку, — говорю ему тихо.
Он смотрит вниз, изучая себя осоловевшим взглядом, и говорит:
— И чего ты высунулся?
Подавляю смешок и делаю, что нужно, вместо него. Чувствую на себе пристальный взгляд пожилого джентльмена, но не осмеливаюсь поднять глаза. Прочищаю горло:
— Пошли. Давай доставим тебя обратно в гостиницу.
Где-то на середине нашего пути по узкой разбитой мостовой до парковки Роберт произносит: «Мне что-то нехорошо», а затем его выворачивает в кусты возле цепной ограды. Глажу его по спине, пока он отплёвывается и плачет: «Бедные маленькие ангелы».
Смотрю на его страдающее лицо и понимаю, что всё, что он делает, заставляет меня прикипать к нему сердцем всё больше и больше. Я точно знаю: внутри у него глубокая рана и время от времени что-то, будь то пустой блокнот, мёртвый пёс или песня, срывает с неё засохшую корку, и рана начинает снова кровоточить. Мне хочется просто держать его, пока не пройдёт всё плохое.
Вытираю лоб Роберта влажной тряпкой.
— Прости, — шепчет он.
— Тебе не за что извиняться.
— Я испортил наш вечер и теперь у меня даже не встаёт.
Его слова заставляют меня улыбнуться. Если честно, я выдохся и мне нравиться лежать с ним рядом, вот так — тихо и сонно. Обогреватель выключен и в комнате становится прохладно. Тянусь назад, кладу тряпку на прикроватную тумбочку и выключаю свет. Потом подсовываю со всех сторон под нас концы одеяла, прижимаюсь щекой к его плечу и проваливаюсь в сон.