Он как-то странно посмотрел на меня.
— Все хорошо, — я обняла его, выругавшись про себя, что теряю бдительность и забываю о том, что слова «стресс» в девятом веке не существует. Но как я могу опасаться Стаса?
На пепелище, оставшееся в самом центре селения, никто из жителей внимания не обращал. Все вернулись к повседневным заботам, словно пару часов назад не наблюдали казнь, и я решила последовать их примеру. Медицинская помощь никому не требовалась, от того я занялась кухней вместе с Верой и Добравой.
— Вскоре у Главы будет новая супруга, — тихо проговорила Добрава.
— Цыц ты, девица, — шикнула на нее Вера.
— Но это же правда, — протянула девушка, — Он сам сказал при всех.
— Негоже блуднице занять место….
— Чье? Предательницы? – я посмотрела на Веру.
— Да, — тихо сказала женщина, — До сих пор в голове не укладывается….
В моей же голове все сложилось, наконец, в четкую картинку. Для забитой и униженной неверностью супруга женщины любовник стал вскружившей голову отдушиной, чем Ратмир не преминул воспользоваться ради трона Главы. Вот только я не могла понять, как она могла решиться на убийство сына….
Одна лишь мысль о том, что угрожало бы всем наследникам, включая малышей, в случае успеха заговора стирала жуткие воспоминания о казни. Но осознание того, что Стаслав, очевидно, разделил бы их участь …. Я одернула себя, приказав не думать об этом. Мы сумели это предотвратить, остальное не имело значения.
Но этой ночью мне все равно снился костер. Вернее даже не костер, а громадное пожарище, чьи-то крики и, сквозь них, Ратмировы слова.
Веда стала женой Крепимира в первый день официального «бабьего лета», которое начиналось сразу после праздника Рода и Рожаниц – дня прославления предков – живых и умерших и верховного Бога Рода.
Церемонию провел некто Хотен – верховный жрец из самого Киева. В Перунов день я не рассматривала его, а сейчас, стоя на берегу Славутича всего в нескольких метрах в качестве Вединой дружки, оценила его полную противоположность Ратмиру. Довольно пожилой, седовласый, с длинной бородой и добрыми серыми глазами, одетый в светлый балахон, Хотен походил на доброго волшебника.
Свадебное платье Веды было белоснежным, что поневоле напоминало привычный в моем времени подвенечный наряд. Впрочем, на цвете сходство заканчивалось. Оно было длинный – в самый пол, богато расшитым у ворота, на талии и на запястьях. Пояс представлял собой нежное плетение из выкрашенных в красный цвет тонких полос кожи.
Медные волосы женщины уложены в сложную прическу, в которую был вплетен венок из трав. Изумрудные глаза сияли на бледном, словно луна лице. Я лишь усмехнулась про себя – обладая такой совершенной естественной красотой, которой позавидовали бы сделанные-переделанные девушки моего века, незачем прибегать к любовным чарам, даже если те и существуют.
Суровое лицо Крепимира светилось тем особым светом, что рождает только любовь. Он словно бы помолодел на двадцать лет, и сходство со Стасом сейчас особенно бросалось в глаза.
Они принесли клятвы на малопонятном мне языке, затем жрец вынул из ножен короткий изогнутый кинжал. Поймав им солнечный луч по очереди резанул ладони Главы и Веды, затем соединил их и, произнеся слова заклинания, перевязал переплетенные руки куском алой ткани.
Прижав правую ладонь к сердцу, мы все склонили головы в знак уважения. Хотен произнес еще что-то, а после теперь уже супруги поцеловались. Я едва удержалась, чтоб не захлопать в ладоши – дурацкий рефлекс, вроде крика «Горько».
Официальная часть подошла к концу. Мы вернулись в стены городища, где уже ожидали накрытые на улице столы.
— Лишь три дня, — прошептал мне на ухо Стас, — Три дня и ты станешь моей.
Его дыхание согревало щеку, большая ладонь переместилась на мое запястье, затем скользнула выше по предплечью, переместилась на талию и прижала меня к его боку. Впрочем, лишь на несколько секунд, ведь как дружки жениха и невесты мы должны сидеть по разные стороны от новоиспеченных супругов.
— Стаслав очей с тебя не сводит, — весело шепнула Веда, — Мне даже жаль, что вам приходится трапезничать сидя так далеко.
— Ну, что ты… Что вы, — неловко исправилась я, поздновато рассудив, что общаюсь с женой Главы.
— Не стоит этого, Элина. То, что я теперь жена Главы Рода не означает, что я тебе госпожа, а не подруга.
— Я рада дружить с тобой, — и это была чистая правда.
Помимо синих глаз Стаса, на меня пристально смотрели еще одни. И в них была отнюдь не любовь. Захар пылал от гнева. Причем, очевидно, вызванного не столь скорой женитьбой отца, не тем, что родня мать желала ему смерти, но тем что именно мы с его братом предотвратили трагедию и от того он и Стас поменялись теперь местами. Захар – сын блудной предательницы, а Стас – тот, кто спас жизни верхушки Рода. Тот факт, что в процессе смены статусов Захар сам был спасен от смерти его отношения не менял. Конечно, ничего подобного не говорилось открыто.