Впрочем, какая теперь разница? Захар уж точно не в том положении чтоб хоть чем-то угрожать нам. Но то, что его занимает не скорбь о матери, не боль от ее предательства, а потеря наследства печалили меня. Эти черты переживут века, едва ли сильно изменившись и Вадим тому доказательство.
Я сочувствовала сестрам. В их глазах леденела печать скорби, хоть как девушки ту скрывали за болтовней и улыбками. Оставалось лишь надеяться, что вернувшись домой, в другие места, и вновь погрузившись в жизнь жен Глав Клана, они сумеют со временем отпустить случившееся.
Звуки волынок прервали мои раздумья. Когда возникший рядом Стас подал мне руку, я с готовностью поднялась. Здешние танцы довольно динамичны, чем-то отдаленно напоминают украинские народные. Я знаю только вальс и помню несколько движений клубных пати. Но, к счастью, движения тут не такие сложные, так что у меня легко получалось их повторять.
— Ты чем-то огорчена? — кружа меня по отведенной для танцев части площади, спросил Стас.
— Нет, я просто думала, — я запнулась на секунду, — Ну, о случившемся.
Стас вывел меня из круга танцующих. Мы прошли мимо столов, задержавшись на секунду, чтоб прихватить его плащ и направились в сторону ворот.
— Да, я тоже часто об этом думаю, — в тон мне проговорил парень, — Хоть Дара никогда не была добра ко мне, но Крепимиру она была верной и послушной женой и любила его детей. Что за духи одурманили ее….
— Не в духах дело, Стас. Она была верной и послушной, но в ответ получала лишь пренебрежение. Ее одурманили вовсе не духи, но иллюзия, — мы уже дошли до ворот, и Стас кивнул часовым, чтоб их открыли, — Иллюзия того, что ее любят и уважают. А еще жажда мести. Что, впрочем, не обьясняет расправы над детьми.
— Но ты воспрепятствовала этому. Спасла десяток жизней.
— Мы оба. Ты даже пьяный бегаешь быстрее меня. Кроме того, если б ты не налакался виски, мне не пришлось бы вытаскивать тебя на улицу.
Взявшись за руки, мы пробежались к реке. Уже вечерело, и мягкий приятный свет лишь слегка золотил величественные воды реки.
— Теперь отец счастлив, — произнес Стас, — Несчастье, выходит, помогло. И ему и…. мне. Я бы должен радоваться, что теперь преемник….
Он перевел взгляд на речку. Я обняла его за талию, и Стас почти рефлекторно крепче притянул меня к себе.
— Но ты не можешь. Потому, что тебе кажется – ты воспользовался ситуацией. Потому, что ты думаешь, будто не лучше Захара от того, что возвышаешься вроде бы от того, что не зависело от тебя – по самому факту рождения не от предательницы.
— Так и есть? – он посмотрел мне в глаза.
— Будь оно так, тебя бы это не беспокоило, Стас. Ты наслаждался бы ситуацией, как делал это Захар долгие годы.
— Я рад, что ты так считаешь, — он поцеловал меня в щеку, — Не хотелось бы в твоих глазах быть на него похожим.
— Ты на него не похож ни в моих, ни в чьих либо других глазах.
— Мне просто не нравится то, как меняются взгляды людей в зависимости от обстоятельств. Я против Веды ничего не имел раньше и не имею теперь. Но вчера она была опасным изгоем, а сегодня народ славит ее. То же самое и со мной. Народ словно враз забыл, кто я….
— «Толпа, рукоплещущая твоей коронации, та же толпа, что будет рукоплескать твоему обезглавливанию», — я осеклась. Не только потому, что процитировала Пратчетта, который родиться через одиннадцать веков, но и осознав, каков новый смысл этого высказывания здесь, в этом времени. Где обезглавливание не метафора, скрывающая под собой какое-нибудь публичное унижение.
— Красиво сказано, — протянул Стас, — и, увы, правдиво. Это ты?
— Терри Пратчетт. Такой британский сказитель, — надеясь, что правильно помню, как называлась Англия в девятом веке, ответила я.
— Ты бывала там?
— Нет. Но читала некоторые его работы.
— Так что же, ты знаешь британский?
— Ага, — я пристально вгляделась в его лицо, проверяя реакцию. С каждым днем врать становилось все труднее и возможность сказать хоть толику правды, была словно бальзам на душу, — Но его рукописи я читала в переводе на наш язык. Такое делали на моей земле.
— Меня беспокоит, что даже столь ученый народ не смог противостоять Берсерковому племени, — он осекся, — Прости, Элина, я….