— Это ж надо! А нас значит неперспективными признали! — по своему сделал вывод Кузьмич.
Слегка захмелев, Кузьмич перешел к другой теме:
— В сорок девятом меня в армию призвали, попал на Северный флот. Служил на крейсере. Летом, на пятом году службы, мы стояли на рейде, и вдруг среди моряков прошёл слух, что на корабле работает Особый отдел флота — вызывают, беседуют. Всем стало не по себе: что выясняют, что ищут?
Пришла моя очередь. Рассыльный передал приказ — явиться в каюту замполита. Явился. Офицер — особист предложил сесть. Перед ним лежала папка, я сообразил — моё личное дело.
— Василий! — обратился он ко мне.
— Служба у тебя проходит нормально, командиры довольны! Я ознакомился с твоим личным делом, оказывается, мы с тобой земляки, я ведь тоже калужанин!
— Меня это немного успокоило, земляк всё–таки!
— Скажу тебе, Василий, доверительно! — продолжал особист. — Вашему кораблю предстоит дружественный визит в Норвегию, а это — капиталистическая страна! Понимаешь, какая ответственность ложится на всех нас? Команда должна состоять из надёжных моряков, преданных партии и Родине, каждый должен отвечать высокому званию советского человека! Мы, Василий Кузьмич должны избавиться от всех неблагонадёжных моряков, и долг таких, как ты, помочь нам в этом! Давай поговорим откровенно, как земляки!» — предложил особист.
— Поговорили… Он задумался, тяжело вздохнул, отрешенно плеснул себе и выпил.
— Ну, а потом началось — перетрясли всю команду! Друга моего тоже… Так больше и не свиделись!
Кузьмич разволновался, достал носовой платок и громко высморкался.
Я понятия не имел, что ожидало «неблагонадёжных» моряков в начале пятидесятых годов, но попытался успокоить Кузьмича предположением, что ничего страшного с ними не случилось и всё ограничилось переводом их на другие корабли.
Справившись с волнением гость продолжал:
— В акваторию норвежского порта мы пришли утром. На борт поднялись лоцман и переводчик. Ошвартовались без проблем. На юте нас выстроили для последнего инструктажа. Жителям города предоставлялась возможность посетить корабль, а для личного состава в сопровождении офицеров планировались экскурсии в город.
В течение дня корабль посетили: посол нашей страны и мэр города, командующий ВМС Норвегии. Вечером того же дня наши офицеры во главе с командиром корабля нанесли ответные визиты.
Все последующие дни команда была в парадной форме. Офицеры в чёрных брюках, белых кителях и фуражках, на левом боку — кортики. Моряки в чёрных брюках, белых форменках и бескозырках.
На другой день с первой группой матросов я побывал в городе. Нам объяснили, что норвежцы — потомки древних викингов. Мне это ни о чём не говорило, но люди живут культурно: интересные здания, черепичные крыши, улицы вымощены камнем, кругом чистота.
Из города мы вернулись к обеду. Экипаж корабля принимал гостей — местных жителей. На палубе играл духовой оркестр, обстановка и настроение были праздничными.
И тут мне запомнился такой случай! Два молодых человека, поддерживая под руки ветхую старушку, поднялись на палубу. К ним подошёл дежурный офицер, и старушка с сильным акцентом, на русском языке, пояснила о том, что она русская дворянка, которая была вынуждена эмигрировать из России во время революции. Слух об этом разошелся быстро, её обступили. Она обратилась со странной просьбой:
— Прошу вас, дайте мне русского хлеба!
Её желание с готовностью исполнили. Хлеб на корабле выпекался отменный! Принесли бумажный пакет со свежеиспеченным чёрным хлебом. Дрожащими руками она вынула одну из буханок, приблизила к лицу и глубоко вдохнула запах хлеба. По щекам потекли слёзы…
— Спасибо! Храни вас Бог! — тихо произнесла она, перекрестила окружающих и, молодые люди бережно повели её обратно.
— В тот день я и познакомился с ней!
— С кем «с ней»? — тут же отреагировала жена.
— С норвежкой, на которую ты очень похожа! — неожиданно выдал Кузьмич.
— Я ведь ещё из–за этого давно собирался зайти к вам! Как только увидел тебя, — обратился он к жене, — всё опять нахлынуло и не даёт покоя!
— Это уже интересно! — и я разлил водку по рюмкам.
То–то мне жена говорила, что Кузьмич на неё смотрит как–то странно, при удобном случае пытается заговорить, а я над ней подшучивал:
— Поклонник проявляет активность!
Кузьмич продолжал:
— Она пришла на корабль одна, стояла растерянная с букетиком цветов. Русые волосы, белое платье окантовкой национальным орнаментом, вся аккуратненькая, как точёная! В деревне таких не было.
Ноги сами понесли к ней. Подошёл, встал навытяжку, поздоровался, ткнул себя в грудь и представился:
— Василий! Можно Вася!
— Ту мон (Доброе утро), Васья! — ответила она, робко улыбнулась и протянула цветы, с которыми я не знал, что делать.
Девушка показала на себя и произнесла:
«Анна!»
— Надо же, русское имя! — мелькнуло у меня. Широким жестом, на правах хозяина, я пригласил её ознакомиться с кораблём. Водил, показывал, что–то объяснял; в ответ она одобрительно кивала головой:
— Я, Васья! Я!
Вечером узнал: «я» обозначало «да».
Экскурсия закончилась на баке. Я был свободен от вахты. Мы любовались панорамой города и морем, над нами кружили чайки. Этим чудесным, солнечным днём Анна была необыкновенно хороша — и, прежде всего, какой–то внутренней красотой, которая угадывалась в ней. Она странным образом действовала на меня. Моя душа простого, грубого, деревенского парня была охвачена ранее не известным, светлым и чистым чувством и всё вокруг было прекрасно!
Не знаю, сколько времени мы пробыли вместе, но пора было расставаться.
Я проводил Анну к трапу. Она протянула мне свою маленькую, тёплую, душистую ладонь и произнесла:
«Так! Васья! Ха де!» («Спасибо! Васья! До свиданья!»).
В ту ночь я спал плохо, не мог успокоиться. Вспоминал каждую минуту, проведенную с Анной. Думал о себе, о ней. На другой день ждал, маялся. Друзья заметили, стали подтрунивать, а я хотел одного — ещё хотя бы один раз увидеть Анну и побыть с ней рядом. Но её не было.
Шёл последний день нашего пребывания в Норвежском порту. Вдруг ко мне подбегает Андрей (рундуки в кубрике, на которых мы спали, находились рядом) и радостно сообщает:
— Иди, твоя норвежка пришла! Вот возьми, подаришь! — и сунул в руку небольшой свёрток. Сердце громко застучало в груди, я кинулся на верхнюю палубу. Анна стояла на том же месте, что и в прошлый раз.
— Здравствуй, Анна! — с волнением произнёс я.
— Ту мон, Васья! — ответила она.
Нас не интересовал корабль. Мы нашли спокойное место: стояли, смотрели в морскую даль, на порт, на скрывающийся в дымке город, друг на друга.
Я не знал, кто и кем была Анна, но всем своим существом чувствовал: впервые в жизни рядом со мной девушка, которой безоглядно доверил бы всё и пошел бы с ней хоть на край света!
Между тем, время утекало, словно из меня жизнь.
— Анна! Завтра мы уходим! — печально выдавил я и жестом изобразил кораблик на волнах. Она поняла, слегка кивнула, прикрыв ресницы. Но это было ещё не всё: совершенно некстати приближалось время заступать мне на вахту.
И вот наступил момент, когда я с тяжёлым сердцем показал на часы и обречённо развёл руками. Она поняла и это. Затем я достал свёрток Андрея.
— Анна, это тебе на память! — там была яркая красивая русская матрёшка. Она радостно всплеснула руками. Затем открыла сумочку, достала маленькую раскрашенную деревянную лошадку — национальный сувенир и протянула мне.
Когда мы расставались, в её глазах стояли слёзы, у меня — ком в горле.