Там, где упал
Игорю, - человеку, не успевшему стать моим другом.
Рыба шла. Перла, как ненормальная. Ее пластали «под соль» и бондарили в бочки. На «помойке» у Медвежьего острова такая удача - редкость. Матерясь чтоб не сглазить, боцман наращивал рыбный ящик и ладил запасной рыбодел.
Человек суровой профессии, был он маленьким и пушистым. Боцманов, по традиции, величают «драконами». Про нашего так не скажешь. Так... дракоша. На палубе стучали ножи: за матросами рубщик не поспевал. Эдак и до аврала недалеко!
Короткое полярное лето чтило нас своей благосклонностью. - Плюс четыре по Цельсию, в море легкая зыбь, в небе незаходящее солнце. Что еще надо советскому рыбаку? Даже норвежцы не лютовали. Только в самом конце промысла подошел «ихний вояка», погрозил спаренной пушкой, выслал катер с комиссией на борту...
Оттуда, пожалуй, все и пошло. Эх, знать бы, где упадешь!
Этих инспекторов мы давно уже знаем. Примелькались за годы работы. Бабенка лет тридцати, да два молодых парня. Все в ярко-оранжевых комбинезонах, с улыбками на всю морду. По-нашему ни бум-бум! Не хотят, охламоны, приобщаться к великой культуре!
Я опять выступал в качестве переводчика.
- Please keep your trawl! - глядя на капитана, по-английски сказала Кристин.
- Трал подымай, Виктор Васильевич! - смеясь, продублировал я, обнимая ее задницу. И шепнул в покрасневшее ушко, - Крыся, пойдем в каюту? У нас целых сорок минут!
Крыся не против. Ей нравятся русские мужики: несчастные, «измордованные ГУЛАГом». Она прижимается ближе. Где-то там, под холодной синтетикой, трепетно бьется сердце норвежского офицера. В другое бы время, в другой обстановке, она с дорогой душой! Но нельзя, подчиненные «вломят». Мне тоже нельзя, но я бы рискнул. Поистине, этот мир полон условностей!
Ее подчиненные со складными линейками давно копошатся на палубе: ныряют в ящик, оценивают улов, тщательно вымеряют средний размерный ряд. Тупая, бессмысленная работа. Русский мужик не стал бы уродоваться: написал бы что-нибудь «от балды». Дураку ясно: трещины что надо, одна к одной!
Витька все замечает.
- Скажи своей сучке, что сейчас подниму, - вздохнул он и дал три звонка.
Капитан на рыбацком судне невеликая шишка. Вот сейчас, например, окажись в трале «рубашка» - кусок мелкоячеистой дели - и быть нашему Витьке в следующем рейсе опять матросом. Вот так вся карьера: чреда падений и взлетов...
Познакомились мы, как и все нормальные люди, совершенно случайно. Я вернулся с весенней путины, хорошенько отметил удачу, и отправился в кадры требовать отпуск. Благо, судно, на котором я отмантулил от точки до точки, становилось в ремонт.
- Антон, - взмолился групповой инженер, - три парохода на выбор и все на отходе! Выручи, сделай еще хоть маленький рейс, а потом отдыхай. Будет тебе отпуск сразу за три года.
С Евгением Селиверстовичем я никогда не спорю. Он ко мне только с добром - я к нему тоже. Мужик он хороший, хоть и держит нас в черном теле. Главное - горой за своих.
- Который из этих трех уходит последним? - спросил я из чисто практических соображений.
- Последним? - «Норильск». У него сегодня Регистр. Рейс - сорок пять суток, на донные породы, под соль.
Групповой инженер знает, что я за рублем не гонюсь, но все же счел нужным предупредить. Еще бы! Под соль - это пролет.
- Ладно, годится.
- Тогда я пишу направление... на сегодня?
- На завтра!
- Ну хорошо, на завтра. Ты только к отходу не опоздай! И вообще... сколько можно тебе говорить: в таком виде сюда ни ногой?!
- В каком таком виде?! - вполне натурально обиделся я.
Селиверстович брал на понт. Он был сам постоянно вкинутым и ничего учуять не мог.
- Ладно, пошел вон! У тебя уже трезвого вид, как у пьяного. Дождетесь, возьмусь я за вас!
К обеду я нализался, как бобик. Было дело, что там греха таить. Некоторые из сознательных граждан задаются вопросом: отчего моряки пьют? Скажу как эксперт: не от хорошей жизни. Восемь часов вахты, восемь часов подвахты и еще четыре часа, если рыбы невпроворот. Плюс ко всему, в море бывают моменты страшней самого лютого шторма. Ни с того, ни с сего, например, пароход обрастает льдом. Этот процесс довольно стремителен. Тонкий антенный канатик на глазах превращается в лохматый манильский трос. Если не принять срочные меры, судно обречено. Как айсберг, подтаявший снизу, оно теряет остойчивость. Следует оверкиль и общая смерть в ледяной воде. Вот почему - день ли, ночь на дворе - капитан объявляет аврал. И все, кто способен держать оружие, машут кайлом, как стахановцы. Устал - не устал - вперед!
Вернешься в каюту после околки - мокрый, продрогший, убитый. «Сейчас бы сто грамм!» - думаешь, а сто грамм-то и нет!