Но этого мало - просто выйти на палубу. Нужно еще и что-то уметь. А по мне - научиться работать так, чтоб ни одна падла глаза не посмела колоть. Лучше уж быть «матросом с дипломом», чем «гребаным пассажиром».
Я досрочно покинул собрание, будучи в новой должности, но с разрешения общества. Поджимали дела: приближался контрольный срок. С запыленной «Доски почета» в спину мне ухмылялся Леха Рожков. Был он в новеньком черном костюме и белой рубашке с галстуком. На лацкане модного пиджака - знак «Ударник коммунистического труда». Случай с креслом он просто так не оставит. В этом я был твердо уверен.
И точно. Леха был первым, с кем я столкнулся, когда выходил из радиорубки:
- Ты идешь на обед?
Я искал в этом вопросе второе дно, но не нашел. Поэтому ответил нейтрально:
- Не знаю.
- Если съешь первое и второе, я налью тебе полный стакан спирта.
Над столь деловым предложением стоило поразмыслить.
- А можно перед обедом? - спросил я на всякий случай.
- Нет, только после.
- Чистый, не разведенный?
- Обижаешь, дерьма не держим.
- Годится! - решился я.
- Тогда пошли.
Я сидел за столом, бледный и мокрый. Пот потоками лил по щекам, стекал по спине. Казалось, что этот проклятый суп будет вечно плескаться в моей «неразменной» миске. Пару раз порывался уйти, но мысли о полном стакане спирта и о том, что пройдена уже половина дистанции, придавали упрямства. Желудок протестовал, отзывался болезненной тяжестью. Время от времени, я поднимал глаза, чтобы скрыть скупую слезу. Этот проклятый обед длился сорок минут, а мне показалось - вечность.
- Все? - пробубнил я, еле шевеля языком.
- Нет, ты котлетку дожуй до конца. Вот так! А теперь при мне проглоти. А то - знаю тебя: в ближайшую урну выплюнешь.
- Сволочь ты, Леха! - сказал я ему, придя за «наградой», - Неужели не видишь, что мне уже не до пьянки - отойти бы!
- А что тебе для этого нужно?
Вопрос прозвучал. Было видно, что «дед» его задает не из праздного любопытства.
- Что нужно? - задумался я. - Стакан-полтора на ночь, чтоб уснуть и спокойно выспаться, а завтра с утра - в баньку.
- Теперь задумался Леха:
- Ладно, скажу капитану...
Я ушел от него с полной бутылкой спирта, но пить пока больше не стал - общее дело превыше всего.
Усилитель приемника «Палтуса» - это семь идентичных каскадов на лампах «6Ж1П». Я нагреб их полную шапку и довольно невежливо потеснил Витьку у самописца:
- Отойдите от гробика.
Капитан послушно посторонился, но не ушел, а с искренним интересом следил за моими манипуляциями.
Я убавил сигнал до минимума, чтобы перо, проходя по бумаге, рисовало на месте грунта светло-серую, невнятную линию и начал менять лампы на первом каскаде. Уже на втором десятке одна из них «выстрелила» полноценною черною полосой. Я снова убавил сигнал и продолжил замену. Еще один экземпляр показал себя лучше других. Лампу «лидера» я откладывал в нагрудный карман, остальные бросал в общую кучу. Не факт, что они никуда не годятся. Лампы, как люди. У каждой - свой, внутренний стержень, свои «заморочки». Любая из них на каком-то другом этапе, может, вдруг, оказаться на голову выше других.
Честно скажу, я люблю свои «железяки». Приступаю к ним с лаской и добрым словом: «Что, дядька, опять заболел? Потерпи, сейчас помогу!» Интересные они, эти «бездушные» существа. Взять, к примеру, два равноценных «Саргана». При стандартной «начинке» и абсолютной похожести, у каждого свой норов. Откуда? Не от тех ли людей, что дают им жизнь на конвейере?
Если прибор искалечен, если он паяный-перепаяный, жди в ответ стопроцентной подлянки. Вот и приходится холить его и лелеять, в надежде на то, что когда-то и он отзовется к тебе добром. Наверно и мы, радисты и навигаторы, тоже оставили в них частичку себя.
Долгая все-таки песня - настройка приемника. Пока каждая лампа прогреется, войдет в оптимальный режим, проходит секунд пятьдесят. Я убил на него целых четыре часа, пропустил циркулярный срок, но зато этот «Палтус» будет теперь лучше японского.
В толще моря кипела жизнь: стая трески похожа на запятую, которую пишет правша левой рукой. У пикши, хоть она из семейства тресковых, совершенно иные повадки. И рисунок совсем другой - в виде маленькой детской панамы со скошенным левым ухом. Если стая четко очерчена, значит, она мигрирует. Если «хвост» запятой прорисован пунктиром, или легкою рябью, рыба скоро ляжет на дно.
Витька знает эти приметы не хуже меня. Просто он давно их не видел.
- Какой здесь характер грунта? - спросил я его.