Мне приятны Жоркины похвалы, вообще Жорка хороший товарищ, можно сказать – моя лучшая подружка на сегодняшний день. Жорка нравится моим домашним и даже Фёдору, и я знаю, что у них, домашних, на уме. Но у меня ничего такого на уме нет. И у Жорки тоже. Разве нельзя просто дружить? Как два товарища. Как две подруги.
– Ещё компоту хочешь? – спрашиваю Жорку.
– Ну, давай!
– А то бабушка будет переживать, что мы тут всю ночь голодали. Сидели и голодали, и голодали…
Смеясь, мы поедаем вкуснющие бабушкины груши. Груша из компота – это одна из самых вкусных вещей на свете!
…И вот уже светлеет на окне одеяло, напитываясь утренним солнышком, надо сворачивать нашу фотолабораторию…
В больнице
У меня истощение нервной системы, и я первый раз в жизни оказываюсь в больнице. Старая областная больница в Днепропетровске. Неврологическое отделение, отдельный корпус в зарослях тенистого больничного парка. Первый этаж, лето, окна распахнуты…
В палате, кроме меня, ещё четыре женщины. В то время, когда мои одноклассники сдают экзамены в институты, – я глотаю горькие пилюли и слушаю (вынуждена слышать!) вызывающе откровенные рассказы моих сокамерниц, то есть – сопалатниц – про мужей-алкоголиков, про подлецов-любовников, про детей «наказание Господне», да про бесконечные аборты… Женщины вроде нормальные и даже весёлые, им нравится лежать-отдыхать от работы и домашней заботы, им плевать на то, что рядом – девчонка-только вчера школьница, и они всё полощут и полощут целыми днями своё грязное бельё…
Столько грязи о жизни, сколько я узнала за те больничные дни, мне больше не довелось никогда слышать. «Повезло» наивной семнадцатилетней девчонке прослушать лекции о правде жизни. Эта правда была мерзка и страшна. Выходило так (если верить этим тётушкам), что ни любви, ни верности, ни чистоты на свете нет. А есть только ложь и грязь.
А у окна лежала ещё одна женщина, совсем молодая, с бледным тонким лицом и тёмными длинными волосами. Красивая и молчаливая. Она умирала…
На днях её муж приводил под окошко детей: мальчика, лет шести, и девочку лет трёх – попрощаться. Он приподымал их по очереди на руках, и они смотрели в раскрытое окно на мать, которая лежала в беспамятстве… Наверное, они думали, что она спит. И не догадывались, что скоро она уснёт навсегда, и они её больше не увидят.
Днём она лежит без сознания, тихая, обессиленная, а ночью у неё страшные боли и она кричит на всё отделение, извивается на постели, сбрасывая одеяло и разрывая на себе больничную рубаху. Я закрываюсь одеялом с головой: страшно!… Рядом со мной умирает человек… Боже, как она кричит!… Палату заполняет толпа врачей и медсестёр. Одна из них приходит со шприцем и делает очередной обезболивающий укол, но бедняжке от него не легче…
Они все стоят вокруг неё молчаливой толпой и ждут, что вот сейчас она, наконец, умрёт, и все вздохнут с облегчением. Она кричит, хрипит, бьётся на кровати так, что звенят пружины… А они стоят молча и ждут… Ждут, когда она умрёт.
Эти разрывающие сердце крики и это молчаливо-равнодушное ожидание смерти забыть невозможно.
Но бедняжка не умерла и в эту ночь. Наверное, слёзы её детей и мужа не давали ей покинуть землю, на которой, кроме мук, у неё уже ничего не осталось…
Рано утром, а оно было солнечное, зелёное, шелестящее, полное бликов, тепла и щебета птиц, полное света и жизни, пришёл её муж, встал у раскрытого окна и молча смотрел на неё, не отрываясь… Она была в беспамятстве и не видела его. Лежала с белым лицом, сливающимся с подушкой, и только густые, тёмные волосы, рассыпанные по подушке, были живыми и молодыми…
Я поняла, что ещё одну ночь в этой палате не вынесу. Собрала свои вещички, «Бегущую по волнам» Грина, ручку, тетрадь и вышла в сад караулить маму. Было воскресенье, и она должна была меня навестить. Наконец, она приехала. Я бросилась к ней навстречу: «Идём, идём отсюда скорее! Домой!»
Звёздный дождь. Волк
Август. Мы с бабушкой и Маришей в Васильевке. Неожиданно на выходные приезжает мама. Ночью мы с мамой не можем уснуть из-за жары в хате. Форточек в деревенских окошках нет. «Хочешь, выйдем во двор, продышимся?» – шепчет мне мама. «Хочу!»
Выходим во двор, залитый лунным светом. Луна – полная, оранжевая, как гигантский абрикос, низко-низко висит над тихой землёй. И крупные яркие звёзды, ими густо усыпано всё небо, некоторые висят так низко, над самой крышей, здесь она называется «стриха», кажется – протяни руку и срывай! Ни огонька кругом, ни звука, только цикада изредка прозвенит у сарая…