С этими нерадостными мыслями я дожарила мясо, сделала подливу, доварила макароны, нарезала салат. Пошла искать Глеба, он сидел за компьютером, что-то напряженно читал. Я замерла в дверях, рассматривая его хмурый профиль. Он изменился. Новая прическа, аккуратная борода, современная одежда. Все это делало его далеким от меня, менее понятным, закрывало мысли и чувства. В деревне его душа была открыта, я чувствовала его боль, а сейчас Глеб был полон сил, уверен в себе, он был в своей среде, а я… Этот город, эта квартира. Здесь все такое чужое, такое странное. Взять хотя бы этот чертов душ. Я сначала даже не поняла, откуда на меня вдруг хлынула холодная вода, но это очень хорошо отрезвило, показывая, что мне здесь не место. Но уходить просто так я тоже не собиралась. Несмотря на все сложности и внутренние противоречия, мои чувства не изменились, я не собиралась сдаваться, напротив, я хотела сделать все возможное, чтобы вытащить моего Глеба из этой холодной оболочки, вернуть того пылкого мужчину, который сводил меня с ума на берегу реки под старой ивой.
Я медленно подошла к нему со спины и легко тронула за плечо. Он резко обернулся, я жестами показала, что ужин готов.
Ели молча, комната была наполнена напряженным молчанием. Мне безумно хотелось заговорить, убрать эту неловкость какими-нибудь словами, спросить, нравится ли Глебу мой ужин, что бы он хотел съесть на завтрак, да что угодно, лишь бы разбить эту звенящую тишину. Такое со мной случалось не часто. Я давно уже смирилась со своей немотой, с бабушкой мы научились понимать друг друга без слов, а больше я ни с кем не общалась. А теперь все чаще меня переполняли эмоции, которые хотелось выплеснуть вместе со словами, вытолкнуть их из себя, поделиться ими. Даже язык стал покалывать от желания попробовать произнести вслух то, что рвало душу. Но как преодолеть невидимый барьер, я не знала. Вспомнила слова психолога, к которому меня когда-то возила бабушка. Он сказал, что я заговорю только тогда, когда сама отчаянно этого захочу, когда просто не смогу молчать. Мне хотелось обозвать его дураком. Очень хотелось, и заговорить хотелось, как он этого не понимал? Но сейчас я вспомнила слова старого доктора и по-другому взглянула на них. Все чаще возникало именно такое состояние, когда из меня рвется то, что я хочу выплеснуть, а если вспомнить заверения докторов, что физически я здорова, значить, нужно просто вспомнить, как это - говорить.
Еда в меня практически не лезла, Глеб же наоборот все быстро съел, сказал, что ничего вкуснее давно уже не пробовал. Это не сильно согрело душу, потому что напряжение никуда не ушло, и хмурое выражение не покинуло его лица. Когда мы уже допивали чай, он вдруг решительно поставил кружку и промолвил:
- Мила, нам нужно поговорить, - я поняла, что это конец. Сейчас он скажет, что все кончено. Я ему не нужна и должна уехать домой. Я обреченно уставилась на свои нервно подрагивающие пальцы, приготовилась услышать приговор. А Глеб молчал, смотрел на меня как-то тяжело, кажется, подбирал слова, но все медлил. Несколько напряженных секунд или минут, я не знаю. Мне они показались вечностью, каждое мгновенье било по нервам и в какой-то момент, когда Глеб глубоко вздохнул, готовясь вытолкнуть из себя те самые слова, я не выдержала, вскочила резко, перевернув на себя еще горячий чай, и бросилась бежать, не знаю куда. Сама не поняла, как оказалась в ванной, подбежала к раковине, открыла холодную воду. Грудь рвало тяжелое дыхание, рыдания подступали, но я отчаянно пыталась их сдержать. Плеснула водой в лицо, еще раз и еще, пока щеки не начало колоть от ледяной воды, Хотела продолжить, но вдруг поняла, что вода больше не льется, а сзади меня стоит Глеб. Он сгреб меня в объятия, я прижалась к его груди. И все. Плотину прорвало, я начала позорно рыдать. Ничего не могла с собой поделать, и от этого становилось еще хуже. Он теперь вообще будет считать меня ребенком. Глеб успокаивал меня сейчас именно так, как маленькую, шептал ласковые слова, гладил по голове, как будто мне пять лет. Почему-то перед глазами предстало фото его жены, сексуальное тело, и то, как Глеб целует ее в шею. И я в его руках сейчас в старом ситцевом платье, зареванная, растрепанная. Кому я нужна? Не знаю, сколько времени мы стояли так, пока у меня слезы не кончились совсем. А вместе с ними и силы. Сама не поняла, как Глеб подхватил меня на руки и понес на диван в гостиную, устроил на подушке, укутал пледом, но не ушел. Позволил устроиться у него на груди, шептал успокаивающие слова, гладил по голове. На место выплаканным слезам пришло какое-то опустошение, а потом я сама не заметила, как заснула.