_______________
* П а р к а - женская верхняя меховая одежда.
Раиса Нельчевна откинула Улин капюшон.
- А волосы у тебя длинные, такие и расчёсывать-то трудно.
"Вовсе и не трудно, - подумала Уля, - мама хорошо расчёсывала. И песенку напевала..."
Они пошли по длинному коридору. Из боковой двери неожиданно вышел Улин отец и вместе с ним высокий, седоватый и, как Уле показалось, с сердитыми бровями человек. Это ей только сначала так показалось, потому что человек этот - Пётр Николаевич, директор школы, - посмотрел на Улю дружески и сказал ей, как старой знакомой:
- Ну вот и Уля приехала. Здравствуй!
Они и правда были знакомы. Уля вдруг узнала его, хотя и видела Петра Николаевича всего один раз и то издалека, там, у себя, на Данилкиной речке. Только ей не очень приятно было об этом вспоминать.
- Дочка, дочка моя, однако, - закивал Улин отец.
- Помню, - покачал головой Пётр Николаевич. - Сколько я тебя тогда по тундре кликал? - Он посмотрел на Улю. - Что ж не выходила?
Уля так и не поняла: очень сердится на неё Пётр Николаевич за то, что она так долго не приезжала, или не очень? Наверно, не очень. Вот так же мама всегда смотрит на братишку Вовку, когда он что-нибудь натворит, - не ругает, не бранит, а только головой качает: мол, что с него взять маленький, ничего не понимает.
Да, так же думал сейчас и Пётр Николаевич. Есть ещё родители, которые неохотно отпускают детей в нулевой класс. Жалеют: малы, мол. Не понимают, как этим малышам надо пораньше научиться говорить по-русски. Ведь все уроки в школе идут на русском языке. А они пока знают только свой, родной - кто ненецкий, кто долганский, кто нганасанский, эвенкийский, им и сговориться-то между собой порою трудно бывает. Своего письменного языка у всех этих народностей нет, откуда ему было взяться, если деды и прадеды нынешних северных ребятишек всю жизнь кочевали по тундре с оленьими стадами, а сказки свои - их много - передавали из уст в уста.
По коридору туда-сюда бежали ребята с учебниками в руках. Книжки уже перестали для них быть чужими и непонятными.
Уля крепко держала Нелё за руку. А Нелё и рада. Ей приятно было показывать подружке школу, она ведь здесь уже всё знала.
- Тут старшие учатся. У них знаешь что есть? Глобус, вот что! А это наш класс. А мы хором умеем петь!
Потом учила Улю мыть руки под рукомойником. Он большой, вниз торчит целый ряд железных палочек, чтобы много ребят могли сразу умыться. Любую толкнёшь кверху - польётся вода.
Потом они обедали. Обед был вкусный, хотя непохож на мамин, например из мороженой строганины*. Только лавровый лист Уле не понравился. Она выудила его из тарелки и попробовала разжевать. Тут же обиженно выплюнула - кто ест такую невкусную траву?!
_______________
* С т р о г а н и н а - тонко наструганное мороженое мясо или рыба.
- Не надо пить через край тарелки, - подошла к ней Раиса Нельчевна, смотри, ложкой ведь лучше, держи её вот так. - И показала.
Уле всё было неудобно. И есть ложкой. И сидеть на лавке. И даже смешно было смотреть на других, как у них ноги висели, словно рыбины на ветале*. Уля всё поджимала то одну ногу, то другую... Дома-то как хорошо сидеть на оленьих шкурах, поджав под себя обе ноги!
_______________
* В е т а л а - деревянные жерди, на которых вялят рыбу.
- А ты садись, как привыкла, - пришла и на этот раз к ней на помощь Раиса Нельчевна.
- Я тоже раньше не умела, - сказала Нелё. - А теперь...
И она ловко, как надо, уселась на лавке.
Потом, когда вышли на улицу, олени по-прежнему стояли возле дома. А отца возле них не было. Уля тянула шею, искала его глазами... Но её вдруг заторопили - надо скорее идти в баню.
В бревенчатом домике было тепло и парно. Приятно пахло мокрым деревом. Улю посадили на лавку и - раз-два - подстригли, подровняли волосы. Уля потрогала и вздохнула - волосы стали короткими и какими-то колючими.
Там, где мылись, стояла душная жара. Ребята плескались, гремели железными тазиками. Голоса и весь этот шум не улетали на улицу, а толкались о мокрые стены, потолок, потому всё здесь так и гудело. Вода была и холодная, и горячая - как тебе нравится.
Улю мыли, тёрли чем-то шершавым, обливали водой, опять намыливали. Она только успевала поворачиваться. А жарко как! Уля никогда в жизни не попадала в такую жару. Всё тело горело. А потом стало легко, приятно.
Нелё, рассмеявшись, плеснула на неё из тазика, Раиса Нельчевна полила её как следует из большого таза, и мытьё кончилось.
На лавке, где они раздевались, Улиных меховой рубашки и штанов не оказалось. Нелё пододвинула к ней кучку какой-то одёжки. Уля покачала головой. Она вовсе и не собиралась одеваться в чужое.
- Твою старую одежду отец увезёт домой, - сказала Раиса Нельчевна.
Уля впервые в упор посмотрела на Раису Нельчевну и крикнула звонким, упрямым голосом, так, что все обернулись:
- Не отдам! Это мама мне сшила!
И, как была, голышом, бросилась к выходу. Так быстро, что никто не успел её остановить. Толкнула дверь и выскочила в холодные сени, где на полу лежал снег. Ну и что, она снега не боялась! Ещё бы секунда, и Уля выскочила бы на улицу, на мороз. Но тут подоспела старушка банщица, увидев беглянку, ахнула:
- После пара-то! Ах ты глупая!
И, подхватив, мигом внесла её обратно в раздевалку.
Уля больше не ершилась, только поглядывала на всех с обидой.
Раиса Нельчевна стала быстро одевать её.
- Ну что ж ты упрямишься, - говорила она. - Смотри, какое красивое платье, все девочки в таких ходят.
Уля молчала. "Совсем и не красивое, как они не понимают?! удивлялась она. - Мама мне сшила из самой мягкой, самой тёплой шкурки пыжика, молодого олешка, - рубашку и штаны, вот они-то красивые!"
Нелё уже надела своё коричневое школьное платье. Повернулась в одну, в другую сторону - всё ладно. Подошла к Уле. Пригладила складки на Улиной юбочке, расправила ей воротничок. На минутку задумалась, даже губу закусила: что бы ещё придумать? И вдруг сообразила. Достала из кармашка бусы, посмотрела на них - вон какие красивые! - и надела Уле на шею.
- Носи.
Бусы были из красного бисера, а кое-где из синего. Нелё их сама нанизала, ещё летом. Она потянула Улю к зеркалу.
- Посмотри. Верно, красивые?
Дома у Улиной мамы было зеркальце, маленькое, круглое. Уля любила в него смотреться. Но в нём можно было увидеть только нос и глаза. Здесь зеркало было громадное, больше Ули ростом. Уля глянула и ничего сперва не поняла. Нет, видно-то было очень хорошо. Вон сбоку стоит Нелё и прихорашивается. А рядом с Нелё - совсем незнакомая девочка, с короткими, не очень послушными волосами, в таком же, как и у Нелё, платье. На шее у девочки бусы. Кто же это? Неужели это она, Уля?..
А Нелё - там, в зеркале, - повернулась к той девочке, поцокала языком и сказала:
- О, бэй! - А потом по-русски: - Хорошо!
Уля посмотрела на ту Нелё, в зеркале, потом на Нелё, что рядом, потом опять на девочку с бусами... И, улыбнувшись ей, тоже сказала:
- О, бэй!
НА ДАНИЛКИНОЙ РЕЧКЕ
Наконец-то кончился этот невероятно длинный для Ули день. Спать её положили рядом с Нелё, только на другой кровати. Простыни, подушки белые-белые, гладкие и холодные, словно снежный сугроб. Уля попробовала свернуться комочком - неудобно, сунула голову под подушку - тоже неудобно. Дома-то она сейчас бы легла на оленьи шкуры и укрылась бы оленьей шкурой. А главное - не одна. Под боком у неё возились бы сестрёнка, братик, спорили бы, кому куда лечь, и, угомонившись, сразу бы уснули. А во сне они совсем смирные. Как далеко они сейчас! А она - тут, совсем одна. Зачем только придумали эту школу?! И зачем спать кладут поврозь?
Уля села в кровати, обхватила колени руками. В спальне тихо. Все девочки спят. И Нелё спит. А может, только притворяется? Вон кровать её скрипнула...