— А что же ты не разбудил?! — с горечью воскликнула Манька.
— Потому что ты спала там, откуда не могла его видеть. И что бы ты рассказала? «Ах, там какой-то мужик… С мешком… Подозрительно, что он по такой рани расхаживает с добром со своим?!» Так что, давай, вперед! Много подозреваемых — ни одного!
— Девочку жалко! Господи, кто мог бы на меня думать?! А она-то тут при чем? — ужаснулась Манька, заторопившись к лесу, до которого оставалось подать рукой. Мелколесье, в рост человека березки и ели, затянувшие на счастье поле, закрывали их от взгляда погони, но открытых участков было много.
— Вся мерзость, которая судится со мной! — спокойно произнес Дьявол, заторопившись тоже. — Сдается мне, суп из собаки соседа поела… Или громко посмеялась за спиной… Нечисть всегда найдет себе оправдание. И найдется та, которой оно покажется убедительным.
По лесу почти бежали. Недалеко за ними слышались расстроенные возмущенные голоса. Наконец, пересекли лес и вышли к реке, по обоим берегам которой раскинулось огромное село с множеством красивых высоких домов. С холма поселок был виден, как на ладони. Здесь было много богатых зажиточных усадеб. Поговаривали, что Их Величества родом из этих мест, но Маньке не верилось.
— А почему ты мне помогаешь? — спросила Манька, когда они отошли от леса на достаточное расстояние, затерявшись среди прохожих.
— Я? — изумился Дьявол, вытаращив глаза. — Не приведи Господи! — воскликнул он с ужасом. — Я что, враг Мудрейшей Моей Помазаннице? Вот когда ты ее на поле превозможешь, может быть, подумаю, чем помочь… Мне, право, неловко, что ты расценила мой поступок таким образом …
Недалеко проходила дорога. По дороге тянулись повозки и люди, которые возвращались со службы, было много таких, которые везли товар, или просто направлялся куда-то по своим делам. Манька сразу заприметила место, где находился приют, но теперь там стояло недавно построенное каменное здание. Она огорчилась, что показать Дьяволу нечего, лишь кивнула в ту сторону. Сбросила с себя котомку и сняла железные обутки — здесь они могли передохнуть.
— Тогда как понимать тебя? — полюбопытствовала она.
— Твоя скорая смерть с содранной кожей на колу мне доставила бы меньше удовольствия, — откровенно признался Дьявол, устраиваясь удобнее на голой земле. — Рассмотреть толком не успеешь. То ли дело — медленная смерть! Задумайся, — он кивнул на дорогу, — вот толпа — поймала тебя, разлюбила… казнила, разошлась по домам и забыла. А что делать мне тем же вечером? — спросил он уныло. — И на следующий? У меня нет дома, я уже дома, где бы меня ни носило. Я и вглубь, и вширь, и в высоту поставлен над землею, как Владыка и Супостат. Не очень приятно быть заключенным в собственном доме, иногда хочется развлечь себя. Да, я Бог Нечисти, исполнитель желаний нечисти. За определенную мзду! И признаюсь, если бы оба, убийца и отец обратились ко мне с одной просьбой, не раздумывая, развлекал бы их, а не себя! Так что, один из них спас твою жизнь, требуя справедливого возмездия.
— И бросил бы меня на съедение?! — ужаснулась Манька.
Дьявол кивнул.
— Оставил бы, предоставив самой себе. Но кто, как не я, может разрядить обстановку, извлекая на свет ту тварь, которая произнесет нужное мне слово?
Манька достала свой железный каравай и прошлась по траве, высматривая съедобную. Травы было еще немного. Она только-только поднималась от земли, и самая первая: мать-и-мачеха, одуванчик, крапива, осот…
Больше она об этом не заговаривала.
Во-первых — не поняла о чем это он, а во-вторых — обиделась. Но что с Дьявола возьмешь? Он был не ее Богом. И слушал не ее молитвы. Он вообще их не слушал. Оказывается, надо было желание иметь… И такое желание, которое было бы направлено против нее. А ее желания, почему не исполнялись? И почему он нечистью обзывает людей? Но спасибо и на том, что когда к нему нечисть обратилась, из двух зол выбрал меньшее. Манька решила, что не будет его попрекать. Может, она чего-то недопонимает…
Поверить в то, что Дьявол был Богом Нечисти, она уже могла. Он сразу сообразил, что делать и что будет, если она подойдет к убитой девочке. Ей бы такое в голову никогда в жизни не пришло. Казалось ужасным, что ее могли обвинить — лицо убитой не выходило из головы. Не укладывались чувства, с которыми человек мог убить другого человека. И не давала покоя мысль, что она бросила ее.
С другой стороны, зачем было убивать его собаку — неужели не нашлось что поесть? И вспоминала Дружка, Шарика, Жулика, Бобика — их тоже уводили и убивали. А она болела — долго… Месяц, два, три, пока не появлялся новый бездомный бродяга. И, наконец, поняла: ей нельзя держать собак, для них это верная смерть, будто кто-то специально охотился именно за ее животиной. Ведь не трогали у соседей.
Может, и правильно, что отомстил, и теперь ее чувства уже склонялись к убийце. Состояние аффекта, самозащита. Ей тоже хотелось убить человека, который отбирал у нее самое дорогое существо. Собаки для нее были, как маленькие дети. Получается, убийца направил удар в самое больное место. Такая боль — хуже смерти. Тогда он не болен — он ранен…
Дьявол к происшествию отнесся спокойно.
— Ты видела, поэтому переживаешь, — спокойно сказал он, как будто успокаивал врача, у которого, наконец, умер безнадежный пациент. — Но ведь тебя не пугает, что ты не видишь.… Она, можно сказать, и не мучилась, а тебя пытали бы! — он тяжело вздохнул, мрачно взглянув на нее, будто уже жалел, что не случилось: — Каленым железом. Плетьми. Дыбой. Пока не признаешься. Нет предела совершенству пыточных приспособлений! А потом казнили…
После его признания, Манька успокоилась. Не то, чтобы успокоилась — перестала думать об этом вслух, обвиняя себя самою явно.
Слава Богу, что она не одна шла по той деревне …
Глава 5. Как Дьявол вылечил лесофобию…
Вскоре Манька к Дьяволу привыкла, даже к философии его. Но много рассчитывать на Дьявола не приходилось. Надо заметить, не смотря на занудство, он оказался преинтереснейшим собеседником — хлебом не корми, дай язык почесать, обладая какой-то своей, особенной совестью, которая не умещалась в человеческой голове, выворачивая все представления о жизни. И если подумать как Дьявол, то обратно его истина не поворачивалась никак. Знал он много, нравилось ему, когда напрягаются у человека извилины, в каждую ниточку его плетений вникая. И не упускал случая выявить ее невежество. А Манька к философии она способностей не имела, у нее от этого одна головная боль.
Откуда у нее извилины?
Она иногда не знала, что хуже: люди, с их злобой, или Дьявол, с его вывернутой праведностью. Манька видела, что он и в самом деле действует как бы во вред, часто скрывая плохие новости о дороге, применяя волшебное умение убивать осторожность, заманивая елейными речами в смертельную беду. Как только что-то получалось, он тут же размножал свою нечисть (в смысле, плохих людей), спускал с цепи, и снова открывалась ей правда жизни. И если бы не рубашка, в которой, она родилась, ни за что бы ей не выжить. А потом юлил, выказывая себя с невиновной стороны, задабривая нравоучениями и солидарными поступками, за которые она его прощала. Сердиться на Дьявола у нее не получалось. Да и как не простишь: в друзья не набивался, от любопытства рядом шел. А если не друг, так и не слушай, своей головой живи! С другой стороны, если столько времени вместе, и совет, на первый взгляд, дельный, как мимо ушей пропустишь?!
А жалоблив был — еще поискать!
— Ой, Маня, — бывало, сетовал он, смахивая слезу, — как мы по дорогам неухоженным да разбитым?! Голодные, обремененные, обращенные не в ту сторону, былинки в поле, ветром гнет, с корнем рвет! — И просит слезливым голосочком, хлюпая носом: — Повороти назад, чего нам Благодетельницу обижать?!
А Манька как посмотрит на малюсенькую Дьявольскую голову, и чудится ей, будто он именно ее и передразнивает. Только она подумала, а он вслух повторил. И так противно станет на саму себя. А Дьявол, как увидит, что своего не добился, уже опять расставляет сети, чтобы в новую беду заманить!