Юрий сделал паузу, чтобы перевести дыхание и глотнуть пива.
Но я уже догадался, что было дальше. Своевольной девчонке наскучили очкарики в белых рубашках и одиночество. Она вывела из строя системы защиты, или «нейроперепрограммировала» их на расстоянии, или я не знаю, что еще, сбежала, прилетела на Землю и затерялась среди десяти миллиардов человек, давно перенаселивших планету.
И вот теперь судьба свела ее со мной.
4. Нелегал на подпольной работе
Дверь, обитая натуральной телячьей кожей, открывалась в длинный коридор с ярко-красным ковром на полу. Коридор вел к другой двери, ничем не отличавшейся от первой.
Один из лаосских орангутанов господина Чу указал мне на коридор и похлопал меня по бокам стволом своего «узи» с микрозарядами.
— Твоя идти та дверь. Господин Чу твоя ждать.
— Хорошо, что господин Чу меня ждать, — заметил я, — но твоя зря так долго шарила своей игрушкой по моей заднице. Я не тот, за кого ты меня принял, дружок.
Я услышал, как он закрывает дверь за моей спиной, бормоча любезности вроде «европейский засранец» или что-то в этом роде; я не разобрал. Немного нервничая, я еще раз прокрутил в памяти детали моей версии событий. Господин Чу ни разу не дурачок. Если он дожил до столь почтенного возраста и сохранил свое положение, то только потому, что он действительно серьезный человек, то есть прежде всего использует свой мозг, и лишь потом — мускулы или штурмовые винтовки.
Возле второй двери мне сразу бросился в глаза черный круглый окуляр высокочастотной камеры. Затем я заметил на обивке фирменный знак аргентинской торговой марки «Настоящая кожа».
Стоимость двери примерно равнялась трехмесячной заработной плате орбитального инженера.
Дом господина Чу походил на гигантскую пагоду, выброшенную на берег Сены напротив здания бывшей типографии газеты «Монд» (в котором теперь, после того, как ушла в прошлое эпоха газет, отпечатанных на целлюлозной бумаге, размещался один из самых популярных ночных клубов города).
Господин Чу управлял местной группировкой могущественной гонконгской триады. Но мало того — он стал одним из тех, кому блестяще удался переход на новые рельсы. После отмены Великого Запрета в конце 2030 годов он весьма продуманно реорганизовал бизнес, сделав его исключительно легальным, и отныне трудился на триаду в самых высоких сферах власти — в Марн-ла-Валле или в Брюсселе.
Один из квадратов кожаной обивки двери заменяла сенсорная панель с изображением ладони. Я приложил к ней руку, стараясь, чтобы каждый мой палец точно совпал с рисунком: проволочка мне сейчас была ни к чему. Сенсор проанализировал отпечатки пальцев и сравнил их с данными моей карты (карту я предварительно вставил в считыватель).
В двери что-то щелкнуло, и она с едва слышным гудением открылась. Я переступил порог и оказался в просторной комнате, погруженной в полумрак. Надо мной раскинулся купол цвета ночного неба с мириадами нарисованных от руки звезд.
На противоположном краю купола зажегся бледный свет и в воздухе возник господин Чу в традиционном черно-золотом китайском костюме, сидящий за министерским столом.
— Входите же, друг мой.
В его голосе сохранился акцент гонконгского предместья, где он провел раннее детство. Он сделал легкий приглашающий жест, и я двинулся к нему. Когда я поднимал глаза, у меня складывалось впечатление, что я иду по планетарию в стиле «манга».
Я находился в святая святых. Прежде мне не доводилось здесь бывать; господин Чу всегда принимал меня в своей башне в Кремлен-Бисетре. Приглашение сюда было высокой и редкой честью, призванной поднять клеврета до уровня бодхисаттвы, не меньше.
— Господин Чу, весьма польщен, — я вежливо поклонился.
Он оглядел меня бесцветными узкими глазами; на его губах играла неуловимая улыбка. Затем он кивнул в ответ на мое приветствие и знаком показал, что я могу сесть.
Я опустился в кресло вице-министра и попытался встретиться с ним взглядом, но его маленькие красноватые глазки почти полностью затерялись в складках жира. Я обратил внимание, какое у него замечательно гладкое лицо — ни единой морщины, ни шрама, никакой отметины. Я был знаком с ним больше десяти лет, но сейчас он казался даже моложе, чем при первой нашей встрече. Я вспомнил, что для того, чтобы получать самый эффективный медицинский уход, он приобрел современную клинику пластической хирургии в Ливане. Господин Чу заставил исчезнуть приметы старости. Что же касается полноты, то она традиционно была для него признаком силы и успеха.
Господин Чу обитал в темноте — как летучая мышь. Он мог выносить только слабое освещение, тяготеющее к инфракрасному спектру.
Он спокойно разглядывал меня и походил на мирного и доброго божка. Если бы я не знал, сколько человек он убил собственными руками, и сколько — приказал убить, я мог бы принять его за одного из тех упитанных шанхайских бизнесменов, которые останавливаются в отеле «Евразия-Хилтон».
— Рад тебя видеть, мой мальчик, — сказал господин Чу, расплываясь в улыбке. — Ну, рассказывай, как ты жил все это время. Мне говорили, ты теперь служишь у Оширо?
Если кто-то и мог досконально знать обо всех моих перемещениях, то только господин Чу (кроме Технопола, разумеется). Стоило хорошенько подумать, прежде чем пытаться врать человеку с таким опытом, как у него.
— Да, — ответил я. — Прежде я работал у Яначека и Сильвери, а до этого — был в Вирофлэ. Ну и на полицию я тоже успел поработать, как вам наверняка известно…
Господин Чу разразился смехом. Его живот затрясся, как огромный воздушный шар, сшитый из натурального шелка. Два квадратных метра материи, по стоимости сопоставимых с последней моделью автомобиля «хёндэ».
— Почему ты считаешь, что я в курсе, Сунь-Цзы?
«Сунь-Цзы» было моим кодовым именем в те времена, когда я состоял в банде. Это имя я использовал для контактов с триадой господина Чу. Сунь-Цзы, автор «Искусства войны» — книги, которую заставил меня прочесть Юрий. Этот китаец, знаток стратегии, жил за пять веков до Рождества Христова, но его заповеди нашли отражение во всех гражданских войнах двадцатого века. Господин Чу, который отнюдь не был необразованным, очень его ценил.
— Ну как же… Ни для кого не секрет, что вам известно все, что происходит в южном округе, господин Чу.
Он опять от души рассмеялся.
— Все, что происходит в северном округе, мне также известно, Сунь-Цзы…
Пора забрасывать удочку. Я наживил улыбку.
— Говорят, что вы часто ездите в Брюссель, господин Чу. Неужели теперь триаду волнует и бюджетный дефицит в Европе?
Снова смех.
— Нас волнует всякий бюджетный дефицит, ты сам отлично это знаешь, Сунь-Цзы. Но ведь ты явился сюда не для того, чтобы обсудить вопросы макроэкономики, верно?
Улыбка застыла на моих губах, но спустя пару секунд я сумел взять себя в руки.
— Верно, не для того.
Я поплотнее уселся в кресло. Итак, вперед, сказал я себе.
Тот, кто хочет иметь дело с триадой, должен соблюдать определенные правила, первое из которых — виртуозно лгать. Азиатам плевать, правду вы им говорите, или нет. Для них имеет значение только изящество и внутренняя логичность вашей истории. Ложь должна быть искусно завернута в более или менее правдивую обертку. Именно маскировка под истину придает импульс обману в сложной игре смыслов.
Я не торопясь принялся излагать господину Чу свою легенду, умело дозируя правду и вымысел. Я не сомневался, что рассказ ему нравился — достаточно было взглянуть на его лунообразное лицо, озаренное улыбкой, на маленькие глубоко посаженные глазки, сверкающие красноватым отблеском. Господин Чу скрестил руки на своем выдающемся животе и слегка шевелил толстыми пальцами в такт моему голосу, выражая явное одобрение.