Взамен я должен был принять участие в весьма тонкой операции по дезинформированию русской мафии — а точнее одной из ее группировок, базирующейся в Мюнхене.
Именно для этих целей в дополнение к маленьким черным компакт-дискам, содержащим код программы, господин Чу снабдил меня двумя подлинными чистыми нейрочип-картами с крохотными квадратиками серо-стального цвета — неактивизированными голограммами. Кроме того, он предоставил в мое распоряжение громоздкую штуку, похожую на считыватель карт, но с сетью оптоволоконных трубок внутри, подключенных к стандартному коммутатору; все это соединялось с нейрокомпьютером, который Юрий раздобыл в одном из магазинов Гран-Туннеля.
Как мне удалось узнать, секретная служба господина Чу уже давно вела эту операцию по дезинформированию.
Прежде всего от меня требовалось изготовить поддельную карту на имя Александра Васильевича Зиновского, резидента Праги. Вся необходимая информация для нейрочипа, вплоть до генетических данных, была предоставлена мне на маленьких, но вместительных компакт-дисках.
Затем я должен был вставить карту в считыватель и при помощи одной очень сложной программы через заданные промежутки времени перекидывать денежные средства со счета, к которому мне дали все доступы, в различные банки, разбросанные по земному шару.
Самым важным было создать иллюзию, будто переводы осуществляются со стандартных компьютеров в разных городах мира (у меня имелся список этих городов) в строго определенное время — например, из Токио 14 августа в 8:35 по местному времени в «Митсубиши Банк» в Бангкоке. Мне даже предоставили адреса отелей и номера телефонов в комнатах, откуда должны были производиться транзакции.
Разумеется, никто не думал посвящать меня в детали, я был лишь слепым исполнителем, но, насколько я уловил суть этой сложной многоходовки, триада господина Чу поставила себе цель скомпрометировать лидера одной из группировок русской мафии в Восточной Европе. Позиции русских в Германии и в славянских странах традиционно были очень сильны, что мешало триаде полноценно здесь развернуться.
В первую очередь я сосредоточился на карте Зиновского. Время поджимало: операция должна была начаться уже в следующем месяце. Мне понадобилось добрых четыре недели, чтобы запрограммировать эту проклятую карту. Я потерял прежнюю хватку и чуть было не запорол установку нейрочипа, что поставило бы под удар всю дальнейшую работу. Приемлемую голограмму мне удалось получить только в ночь накануне первой транзакции, назначенной на шесть утра с мелочью. В час икс я перевел несколько миллионов со счета папаши Зиновского в Монреале (в полночь с чем-то по местному времени) в некий бразильский банк.
Вдобавок я совсем не спал. Все эти дни я провел в нейрошлеме, подвергая свой мозг бомбардировке препаратами один сложнее другого. Я барахтался в виртуальной вселенной — все ради того, чтобы проникнуть в информационное пространство нейрочипа и выстроить код карты.
Я полностью отвык от такого сумасшедшего ритма, и потому вынужден был обратиться к искусственному интеллекту сети, специализирующемуся на медицинской диагностике, с запросом на скачивание антидота — частиц, насыщенных кислородом, витаминами и аспирином, которые я принимал в лошадиных дозах.
Столь же напряженно мне пришлось работать над картой малышки Дакоты. Я едва уложился в предоставленный мне срок.
Юрию тоже пришлось нелегко. Очень нелегко. Дакота начала нервничать, а ему вовсе не хотелось, чтобы она снесла всю сеть Центра.
Однажды вечером я сообщил ему, что собираюсь зайти, поскольку мне нужны образцы крови и кожи девушки для определения резуса и тестов на антивирусы и генетической карты. Я сказал ему, что почти закончил работу.
Не помню, дождался ли я его ответа.
5. Черная ночь в мегаполисе
Когда я вошел в Центр, холл был пуст. Я сразу поднялся на последний этаж, где жил Юрий. Мой друг восседал на черном кожаном диване посреди своей огромной несуразной комнаты, представляющей собой неописуемый хаос, подлинный музей техники XX века: куча компьютеров марки Macintosh и IBM, наполовину открытых, словно бы машины подверглись аутопсии.
Юрий смотрел видео по старинному аналоговому телевизору с искаженной цветовой настройкой.
Я уселся на диван рядом с ним и какое-то время мы молча смотрели запись. Я хорошо знал это видео. Примерно столько же, сколько я знал Юрия.
Он регулярно пересматривал эту кассету, и я полагаю, что она сыграла немаловажную роль в том, что у него слегка съехала крыша на всяких «Запад умирает», «демократия слепа» и тому подобное.
Как ни странно, эта кассета имела отношение к моему деду.
Юрий никогда не знал моего деда-писателя. Его семья переехала во Францию в конце прошлого века, когда дед уже покинул страну.
Но Юрий был знаком с дедовыми друзьями. В тяжелые времена он близко сошелся с этими людьми.
Эти самые друзья и показали Юрию ту кассету, а после оставили ее ему в наследство на каких-то не слишком понятных условиях.
Раритетная вещь, кассета с магнитной лентой на двести сорок минут. Запись представляла собой заботливо смонтированные телевизионные новости, освещавшие войну в бывшей Югославии.
Дед утверждал, что его кассета сохраняет память о войне, альтернативную той, которая не замедлит заполнить книги по истории. Он не сомневался, что XXI век станет триумфом неприкрытого ревизионизма, поскольку собственными глазами видел его мрачные предпосылки.
Твой дед, говорил Юрий, очевидно, задавался вопросом, до сегодняшнего дня не потерявшим свою актуальность: как судить военных преступников, если они входят в состав секретариата ООН? Поэтому, прежде чем уехать, он смонтировал эту кассету на основе записей, полученных из разных источников. Так объяснил мне Юрий, а ему, в свою очередь, рассказали об этом друзья моего деда.
Юрий знал запись наизусть. Здесь была реплика каждого политика, каждая официальная ложь от ООН, выражения сочувствия, гуманитарные шоу, последовательное манипулирование со стороны средств массовой информации (ассимиляция боснийских мусульман, беспрестанное повторение определения «сербо-боснийцы», хотя сербы идентифицировали себя исключительно как «не-боснийцев», доходя до истребления этнических боснийцев), постоянная капитуляция перед жестокостью четников, каждый эпизод войны. Вплоть до фарсовых «зон безопасности», внутри которых солдаты ООН вместе с отрядами генерала Младича участвовали в чудовищных кампаниях по этническим чисткам лета 1995 года. Концентрационные лагеря, заснятые Си-Эн-Эн, свидетельства об изнасилованиях, показные визиты лидеров стран Запада в промежутках между бомбардировками, эмбарго на поставки оружия… Более того: действия хорватской армии на территории Сербской Краины были представлены как ответ на этнические чистки со стороны сербов. Все равно что продвижение союзных войск, освобождающих Европу, объявить возвращением нацистов!
Все это было сохранено моим дедом. Благодаря умелому монтажу, перед зрителем на крупных планах представали истоки преступления и лица преступников, и становилось очевидным, что последствия этой катастрофы долго будут давать о себе знать. Мой дед, по словам Юрия, не сомневался, что те годы явились для Европы началом конца ее долгой истории, и что «оонкратия» (его термин) станет формой мироустройства в XXI веке. Дед говорил, что если «оонкраты» и их пособники из числа политиков, медиаперсон и прочих превратятся, в свою очередь, в живые мишени, он не только не заплачет об их участи, но даже выстрелит в потолок пробкой от шампанского, хотя бы это и привело в действие детонатор. По словам Юрия, после этого высказывания дед имел некоторые неприятности с законом и парой-тройкой прекраснодушных журналистов.