Мне довелось узнать это на собственной шкуре.
В моей голове беспрестанно сменяли друг друга завораживающие иллюстрации из героико-эротической манги: Дакота в образе юного ниндзя, в черном обтягивающем комбинезоне и светоотражающих очках, похожих на два непроницаемых диска, исполняет смертельный танец в невесомости внутри просторной тренировочной капсулы, нашпигованной ловушками и электроникой. То и дело проскакивали прямо-таки порнографические картины, которые мой мозг старался подавить (удавалось не всегда).
Я совсем не помню обратной дороги, но каким-то образом мы оказались у меня дома. Смешно, но все дальнейшее связалось для меня в некий пропитанный алкоголем фильм.
Я вдруг очутился возле нее. Было жарко, кондиционер по-прежнему не работал, и ее лицо покрывала пленка пота. Мне отчаянно хотелось выпить эту росу.
Я, разумеется, знал, что мои самые интимные вибрации, удары моего сердца и даже особая химия, которая, должно быть, исходит из каждой поры моего тела — все это видится ей так же ясно, как какой-нибудь датчик на «умных» часах.
Но не могу передать, насколько мне было на это наплевать. Мы о чем-то говорили, но в моей памяти остались лишь ключевые моменты наших разговоров.
— Вы опять пустили в ход свою силу?
— О чем вы?
— Вы гипнотизируете меня вашим нейровирусом?
Она придвинулась ко мне. Между нашими лицами едва можно было просунуть лист бумаги.
— Нет, — ответила она, и я ощутил ее дыхание. — Это обычный выброс феромонов.
Наши губы слились, и она втянула меня в себя.
Не знаю, как описать то, что произошло потом. Это был танец тел, теней и света под музыку вздохов, криков и шепота, ошеломляющие изгибы и извивы, влажные теснины и волосы, слипшиеся от пота. Не помню, позаботились ли мы об антивирусной защите, но я и так помнил наизусть ее карту здоровья и не сомневался, что она без труда сможет узнать, что я не являюсь носителем какого-либо зловредного вируса.
Потом, обессиленные поединком, мы лежали бок о бок в полутьме, разбавляемой электрическим светом уличных фонарей, и разговаривали ни о чем.
Не помню, как зашла об этом речь, но я попросил ее рассказать мне подробнее о ее необыкновенной нейрохимии.
Она объяснила, что неокортекс ее мозга содержит несколько дополнительных извилин. Именно в этом участке заложены специальные программы, которые приводят в действие ее «сверхспособности».
Затем она поведала о том, какое открытие сделали врачи на станции. Генетическая мутация, обеспечивающая пробуждение этих новых способностей, может возникнуть только у ребенка, рожденного в космосе, при условии, что оба его родителя тоже появились на свет в космосе, то есть по логике «метакортексом» как у нее может обладать только второе и последующие поколения.
— Почему так получилось?..
Она невесело рассмеялась.
— Представьте себе, получилось… Мы — это сигналы, послания… Но как ни крути, потребуются тысячи поколений, чтобы такие, как мы, стали заметной величиной. Мы здесь, чтобы показать, какую длинную дорогу вам предстоит пройти.
— Тысячи поколений?
У меня не было времени ждать.
Она опять засмеялась.
— Не пугайтесь, Хьюз, я шучу… На самом деле, в каждом поколении будут рождаться лишь по нескольку индивидуумов, подобных нам. Возможно, их способности будут более развиты, чем у их родителей, а у следующих — еще больше, и так далее… Мы — начало чего-то большого, но наше существование ненадежно: нас только семеро, трое мужчин и четыре женщины. А между тем условия современной жизни не способствуют репродукции в космосе. Теперь вы видите, о чем я?
То, что я видел в этот момент, было совершенно невыразимо, но я старался поддерживать разговор, несмотря на картины биологической репродукции, которые настойчиво желали укорениться в моем мозгу.
— Вы все семеро живете на исследовательской станции?
— Да… — ее губы изогнулись в слабой улыбке. — Там очень строгая дисциплина: много занятий по теоретической физике, биологии, особенно нейробиологии, астрономии, но кроме того — ежедневные физические тренировки вот с этим, — она указала на сеть, расположенную под ее кожей, прозрачные нити, струящиеся вдоль ее конечностей, как странные татуировки. — Но даже не будь всего этого, даже если забыть о дисциплине, это ничего не изменит!
— Что? Что ничего не изменит?
— Это ничего не изменит… Вот в чем фишка, как говорит Маккой Альварес.
— Маккой Альварес?
— Парень из центра, такой же, как я… Он говорит, что мы не сможем создать кладу, что мы…
— Создать что?
— Кладу, подгруппу организмов, которая эволюционирует по своему собственному пути. Согласно Маккою, мы не сможем этого сделать. Так записано в нашей генетической программе. Ты понимаешь, Хьюз?
Я ровным счетом ничего не понимал.
Она вздохнула. Я чувствовал себя, как деревенский дурачок перед высшим разумом.
— Мы не сможем отделиться от человечества, так понятнее?
— Нет, прости.
Она опять вздохнула.
— Мы бесплодны.
Я пристально посмотрел на нее.
— Бесплодны?
— Да, по-отношению друг к другу. Женщины могут забеременеть только от мужчин с Земли, а наши мужчины, соответственно, могут оплодотворить только земную женщину.
Только тут меня осенило. Я наконец догадался.
Я видел в полутьме ее зеленые с золотом глаза. Они были похожи на окна, за которыми скрывалась дикая жизнь, стремящаяся вырваться наружу.
Я отчетливо понял, что она хочет иметь от меня ребенка.
Проснувшись на следующий день после полудня, я обнаружил себя лежащим полуголым на диване с ощущением, будто прошлую ночь я провел в центрифуге. Ни Дакоты, ни какой-нибудь записки от нее. Я задался вопросом, не привиделся ли мне сон.
Вечером я опять поехал в Центр.
У Юрия ее тоже не было. Он показался мне слегка встревоженным.
— Что случилось? — спросил я. — Здесь побывали копы?
— Не надо этих глупых шуток, будь серьезнее. Где вы были вчера?
— Ну, где… Но не беспокойся, никаких проблем не возникло, и я отлично помню, как отвез ее сюда.
Юрий только холодно усмехнулся на эту жалкую ложь.
Позднее, когда в нас сидело бокалов по шесть пива, Юрий закурил косяк местной травы, и его тут же повело.
Он стал чертовски разговорчивым.
Мы любовались долиной, устроившись в старых креслах на террасе, и тут ночь наполнилась нескончаемым потоком его философски-научных измышлений.
— Ты видишь, что происходит? — возбужденно говорил Юрий. — Я о киберпространстве и нейротехнологиях, которые пересеклись друг с другом в начале века. Взаимодействие между человеческим мозгом и искусственным отныне стало заурядным явлением. Мы общаемся с искусственным интеллектом, с информационными клонам, а когда ты перемещаешься в Сети с одного скрытного слоя на другой, ты знаешь, что манипулируешь цифрами в чистом виде, хотя при помощи своих программ и наркотиков ты можешь вообразить себе, что находишься внутри компьютерной игры…
— К чему ты ведешь, Юрий? Умоляю, не надо мне делать экскурс в историю нейросетей каждый раз, когда хочешь до меня что-то донести.
— Для нее это примерно то же самое, — прошептал он. — Ловкие трюки — но уже в реальности. Ты понимаешь? Проекции ее мыслей воплощаются не только в киберпространстве. Они материализуются непосредственно в нашем человеческом мире…