Словом, триады загребали отличные деньги; они могли бы купить за наличные всю корпорацию «Микки Маус» и город Париж в придачу, если бы вместо этого разумно не предпочитали их доить.
Пять лет подряд наши дела шли отлично. Деньги текли рекой; мы водились со звездами андеграунда, жили, как рок-идолы, преследуемые любвеобильными поклонницами, которых мы обнаруживали порой в собственных постелях после разгульной ночи в каком-нибудь гипер-клубе в компании разных созданий неопределенного пола.
Это была великая эпоха первых галлюциногенов нейрофрактального действия, первых экспериментов с искусственным мозгом, первых «киберделических» опытов, когда множество человек подключались к ресурсу одного искусственного интеллекта. Ко всему этому мы приобщились в полной мере, от души. Тогда как раз начались разговоры о большом сломе в теории познания; социологи и экоэтнологи провозгласили приход новой эры. Мы развлекались с девицами, путешествовали по вновь созданным виртуальным вселенным или в одиночестве глотали разные таблетки, которые только можно было достать на планете. И мы опустошали счета, чтобы подпитывать машину.
Разумеется, это не могло продолжаться долго.
Первым попался Джамель. Весной 2032 года окружные полицейские повязали его из-за мутной истории, в которой фигурировали запрещенные вещества и секс с малолеткой, и во время обыска копы наткнулись на диски «с секретом», под завязку набитые нейровирусами последнего поколения — поделки, которые он регулярно продавал одной триаде из Иври. Я и Златко чудом избежали ареста и поспешили поодиночке раствориться в пространстве, попутно задаваясь вопросом: соблюдет ли Джамель наш кодекс чести, который предписывал ни при каких обстоятельствах не выдавать сообщников, а в случае осложнений одному брать все на себя. Златко рванул в Бразилию, где, я полагаю, он находится до сих пор, а я совершил ошибку — затаился не так далеко, в Европе.
Я по фальшивому паспорту уехал в Чехию, затем — уже по другому паспорту — в Венгрию. Два года я прожил в Будапеште с одной эмигранткой из Новой Зеландии. Когда она меня бросила ради типа, который «на самом деле пытается добиться чего-то в жизни», молодого американского художника, изо всех сил пытающегося подражать Уорхолу, я принялся колесить по Германии, проматывая оставшиеся деньги. Одним прекрасным утром я оказался в автомобиле, едущем в Париж, в компании с датчанином и двумя немками из Берлина. Во время этого странствия, которое продолжалось почти неделю, я засветил свой последний фальшивый паспорт и сжег пару миллионов нейронов. Это была неделя чистого безумия, состоящая из секса во всех позициях и всех возможных местах, днем, ночью, на остановках и во время движения, плюс обилие запрещенных нейрофрактальных препаратов, которые я добыл на полуподпольном кибербазаре недалеко от бывшей Берлинской стены.
По прибытии у меня оставалось денег на два-три месяца жизни в гостинице второго класса. Я даже не подумал о каком-либо ином варианте.
Три месяца спустя я уже обчистил изрядное количество банковских счетов, пользуясь персональным нейрокомпьютером самой последней модификации, усиленным мощным набором нелегальных программ. Я проделал это в союзе с Юрием Кревченко, единственным моим настоящим другом (не считая Златко и Джамеля).
Тем временем одна эпоха сменяла другую.
Ходили слухи, что американские военные снабдили свои программы искусственного интеллекта нейротоксинами, смертельными для каждого, кто попытается взломать стратегические базы данных. Тема вызвала множество дискуссий на различных форумах ООН. Один агент американской секретной службы, пожелавший остаться неизвестным, высказался в сети в том духе, что «неважно, какое решение примет ООН по данному вопросу; мы умеем создавать эти программы, мы обладаем нужной технологией, а значит сможем реактивировать их в любой момент и, разумеется, в обстановке еще большей секретности».
Яснее не скажешь.
Так погиб Диксон Орбит из Автобан-Сити, что в Руре, один из моих приятелей по «подпольному миру». Он допустил промах — попытался взломать защиту организации, служившей прикрытием для ЦРУ или какой-то из его дочерних структур, точно не знаю. Диксон вышел из нейровиртуального пространства, снял шлем и собрался двинуть в бар, чтобы выпить пива, снять девочку, словом, достойно отпраздновать свой успех, но вдруг почувствовал себя вконец опустошенным — знакомое состояние для любого киберпирата со стажем.
Он лег на кровать, заснул и больше не проснулся.
Его нашли десять дней спустя. Было лето, аномально жаркое лето, первое великое тропическое лето Европы (или одно из первых). Сосед, у которого имелся дубликат ключей, войдя в квартиру, подумал, что отключилось электричество, и в холодильнике испортились стейки из клон-мяса.
Врачи диагностировали разрыв сосудов головного мозга, попутно отметив присутствие странных белков, выработанных, вероятно, под воздействием наркотиков (чьи остаточные следы также были обнаружены).
В течение года произошла еще дюжина аналогичных случаев. Однако мой сектор — Южный Париж — беда пока обходила стороной.
С Кадером «Speed17» из Кретея вышла другая история. Однажды он подключился к собственному виртуальному миру, который поддерживался его личной программой искусственного интеллекта. Он не знал, что во время его прошлого выхода в сеть агенты Технопола внедрили в его ИИ весьма мощный и активный вирус. У Кадера не возникло ни малейших подозрений, а между тем его компьютер превратился в клона, работающего на врага — специализированную бригаду Южного округа. За три месяца нейроматрица зарегистрировала достаточно правонарушений, чтобы копы смогли отправить Кадера за решетку на добрый десяток лет. Там он умер пять лет спустя во время эпидемии мутантного менингита.
Со мной все было иначе.
Одним вечером, мирно подключившись к японскому порноканалу, я перешел на некий строго защищенный сайт. Со мной была молодая китаянка, с которой мы развлекались по-взрослому, несмотря на то, что физически она находилась в десятке тысяч километров от меня. Она предложила мне попробовать новый фрактальный галлюциноген, который студенты Шанхайского университета тайком синтезируют. Я согласился.
Ночь была незабываемой. Девушка из Шанхая разожгла меня; мы занимались любовью по сети, как это делают миллионы других людей. Солнце уже всходило, когда я заснул.
Той «ночью» мне приснился странный сон. Вместе с китаянкой я оказался внутри космического корабля, где, пользуясь каждой перегородкой, каждым закоулком, мы изучали «Камасутру» от и до в условиях нулевой гравитации. Всякий раз мне казалось, что это длится часами, а в промежутках между заходами мы о чем-то разговаривали. Не знаю, что я рассказывал во сне китаянке, но я не мог остановиться. Я потерял счет времени. Проснулся я с тяжелым похмельем и четким ощущением невесомости во всем теле. Я сказал себе, что биохимики из Шанхайского университета, должно быть, большие забавники. Я как раз нетвердыми шагами направлялся в ванную, когда мой личный ИИ сообщил, что им только что был получен ордер на обыск и что группа полицейских в данный момент выходит из лифта. Спустя менее чем тридцать секунд амбал ста килограммов веса, сидя на моей спине, зачитывал мне мои права, одновременно грубо надевая на меня магнитные наручники с радиомаяком. Моя голова оказалась прижата к полу, так, что я мог видеть еще дымящиеся обломки двери, чьи петли были взорваны кислородными микрозарядами.