— Здравствуй, Хьюз.
Он резким движением отстегнул маску со своего капюшона, и моим глазам предстал тот, кого я не видел больше двенадцати лет.
— Джамель? — ошарашенно выговорил я.
В проеме черного капюшона как лезвие ножа возникло лицо моего бывшего подельника; его голубые берберские глаза в упор смотрели на меня, будто гипнотизируя.
Да, Джамель проделал большой путь с тех пор, как его повязали. Он быстро дал мне понять, что он теперь — бригадный лейтенант «зомби», офицер по международным связям, элита, и что в моих интересах перестать валять дурака. У них мало времени.
Два других типа подошли ближе, но маски снимать не стали.
— Слушай, — холодно сказал Джамель, — мы все знаем про твои дела, и все это содержится в официальном ордере, о котором тебе говорил Кландо. Ты имеешь право ознакомиться с основными пунктами обвинения, и если ты требуешь, мы можем зачитать избранные места из твоего досье… С чего ты хотел бы начать? С карты Зиновского?
Я потерял дар речи. Мое положение ухудшалось с каждой секундой.
— Слушай, — опять вступил Джамель, и я вспомнил это его любимое словечко-паразит; воспоминание слилось с реальностью, как в странном сне наяву. — Слушай, мы более не будем приставать к тебе с этим энергосбоем. То, что мы ищем, намного важнее.
Я ожидал подобного поворота.
— Что может быть важнее, чем обесточивание всей городской электросети? — вытолкнул я сквозь разбитые зубы и окровавленные десны.
Джамель смотрел на меня своими бездонными прозрачно-голубыми глазами.
— Дакота Новотны-Барроуз, Хьюз. Вот что намного важнее.
Я постарался выдержать его взгляд, мысленно очень громко спрашивая себя, кто же была та роскошная иностранка. Сотрудники Технопола не были телепатами, но все они проходили курс по расшифровке поведенческих реакций — достаточно, чтобы понять, что человек врет.
— Не понимаю… — начал я.
— Заткнись! — (я заткнулся). — Слушай, сейчас я кратко отрекомендую тебе этих господ, которые пришли со мной. В отличие от простых копов, вроде нас, они работают под прямым управлением одного департамента ООН, — («Вот же черт», — сказал я себе, невозмутимо выдерживая взгляд Джамеля). — В общем, они действуют строго конфиденциально и не обязаны ни представляться тебе, ни говорить, что именно они расследуют или какие обвинения тебе предъявляются, вообще ничего. А ты, наоборот, обязан все им выложить начистоту. Иначе тебе грозит пожизненное.
Я помотал головой и выплюнул осколок зуба.
— C этого следовало начинать. И мне не понадобилось бы медицинское освидетельствование.
— Мы в первую очередь обязаны были действовать в рамках нашей юрисдикции, а методы Кландо тебе известны. В любом случае, вторая реплика за этими господами, и они собираются расспросить тебя о той террористке.
— Она не…
Я осекся, но было поздно. «Паранометанол» не понадобился. Секундная потеря бдительности, природный дар Джамеля заговаривать зубы, и я по-приятельски признался в том, о чем должен был молчать. Сказались и побои, и «tchernovik», и стрессовое состояние.
Я сдался. Конечно, я вынужден был сознаться, что знал Дакоту, но когда те два типа безликих анонима задавали мне вопросы, выговаривая слова со странным акцентом, о самом важном я умолчал — о том, что мне известно, как далеко простираются ее способности, и особенно о том, что она ждет от меня ребенка.
Я как мог пытался отбивать их настойчивые атаки, но они выкладывали карту за картой. Последним ударом стал для меня рассказ Джамеля о том, как они на меня вышли.
Когда я работал над фальшивой картой Зиновского для триады господина Чу, я, разумеется, не знал, что за этим же самым Зиновским пристально следит Технопол в связи с трафиком биотехнологий, в котором он участвовал. Полиция отследила мои операции с банковскими счетами и расшифровала уникальную сигнатуру моего программного обеспечения.
Именно на ней я спалился. Чтобы обрушить городскую сеть, Дакота воспользовалась картой Зиновского. И моя сигнатура была опознана банковским терминалом на углу.
— Но как такое может быть? — заорал я. — Я уничтожил карту Зиновского сразу после использования, я в этом уверен!
Уже за одну эту фразу меня можно было упечь за решетку на срок, равный периоду полураспада углерода-14.
Чтобы я не сомневался, ребята без лиц доходчиво мне объяснили: Дакота изловчилась скопировать все содержимое карты, проникнув в центральный процессор моей нейроматрицы. «Вы ведь знали, что она способна на такие трюки, правда?» — мимоходом спросил меня один из безликих; микрофон его маски придавал его голосу с то ли немецким, то ли скандинавским акцентом металлическое звучание. И благодаря коду доступа карты Зиновского, который она скопировала в свою собственную, биологическую память, Дакота без проблем проникла в энергосеть.
Три дня полного отказа системы, две недели неразберихи, месяц на восстановление, шесть недель на тщательную отладку. Потери в ВВП страны сопоставимы с затратами на финансирование космической программы, сказал мне Джамель. Ты в полном дерьме, сказал мне Джамель. «Слушай, ты реально в дерьме».
Я не сообщил им о ее новой идентификационной карте, кляня себя за то, что не догадался стереть информацию о ней из своей памяти, как я стер ее из памяти нейроматрицы. Чертов растяпа. Если бы эти подонки вкололи мне какой-нибудь растормаживающий галлюциноген, Дакоте было бы не уйти.
На суде учли мое сотрудничество со следствием. Я получил двенадцать лет, из которых десять с отбыванием за решеткой. Рецидив. Подлог и использование фальшивых систем кредитования и идентификации. Пособничество преступной деятельности, выраженной в форме террористических актов. С возможностью досрочного освобождения, но, ввиду моего статуса рецидивиста, не ранее, чем через семь-восемь лет. Мне удалось вытравить из себя «tchernovik», но, учитывая медицинский режим и местную кухню, я провел три недели в аду, плавая в собственной блевотине. Что касается ублюдка, сделавшего мне такой подарок, то если это тот, о ком я думаю, могу вас заверить, что с тех пор, как я сижу, он прибавил своему счету еще пять трупов подростков.
У меня нет известий о Дакоте, и с этой стороны я не жду скорых чудес.
В Вирофлэ царит жуткая скука. Я возобновил знакомство со всеми надзирателями, а те, в свою очередь, вспомнили меня. Вместе с сидельцами, которых я помнил еще со времен своего первого срока, мы прекрасно могли бы составить клуб пенсионеров.
Я решил: раз уж я все равно теряю время в четырех стенах, почему бы мне не заняться литературой?
Один тип из соседнего блока поведал мне, что ему сказал один посетитель, что крупная франкоязычная ежедневная газета подбирает мрачные истории для специального номера на тему современной преступности. Я заметил Споту (тому самому типу из соседнего блока), что они постучались в нужную дверь.
Мрачные истории? Истории о восхождениях, падениях, манипуляциях, преступлениях и искуплениях, о безнадежных войнах с могущественными и тайными силами? Истории о технологиях, на фоне которых реализовалась пресловутая прозрачность зла[9]? Истории о гигантских агломерациях на тридцать пять миллионов жителей, в которые иногда ангелы падают с неба, чтобы обжечь свои крылья о неоновую вывеску какого-нибудь «Гран-Универсаля», и заодно сжечь вас? Принося как хаос и разрушения, так и новую жизнь?
Погодите, у меня есть кое-какая идея, сказал я тому визитеру…
9
«Прозрачность зла» (1990 год) — сборник эссе современного французского философа Жана Бодрийяра (1929–2007).