Лес оказывается поистине впечатляющим. Это тебе не жидкие болота Ленинградской области. Огромные вековые деревья, плотно переплетаясь кронами, уходят далеко вверх. Снега становится ощутимо меньше, и я наконец могу идти без помощи собаки. От великолепия природы захватывает дух. Настолько все живое, дышащее. Кася срывается с моего плеча, исчезая где-то в деревьях.
— Рубеус, а тут петь можно? — интересуюсь я шепотом. Почему-то хочется даже не дышать, стараясь просто слиться с окружающей природой и наслаждаться красотой. Поистине магический лес.
— Отчего же нельзя? — судя по голосу, улыбается великан. — Я бы сказал даже — нужно: тот, кого мы ищем, обязательно оценит.
Втягиваю носом морозный воздух. По всем правилам академического вокала петь на улице, особенно зимой, совершенно нельзя, но за этот месяц я нарушила уже столько правил простой человеческой жизни, что думаю, и голос мой это испытание как-нибудь переживет. На крайний случай есть мадам Помфри и гениальный зельевар. Думаю, возможность напичкать меня какой-нибудь горький дрянью сможет порадовать обоих.
— V’adoro, pupille,
saette d’amore,
le vostre faville
son grate nel sen…[1]
Ария Клеопатры всплывает как-то сама собой. В конце концов, если память мне не отшибло, согласно какой-то интересной книге из детства, единороги звери совсем не белые и пушистые. Девственную девицу ему принеси, рог волшебный не тронь, а то растопчет, да и вообще. Как только Хагрид с ними умудрился подружиться? От нагрянувшей посередине песни догадки чуть не рассмеялась в голос. Так, ладно, тут все слишком белые и пушистые для моего юмора. Такие шутки разве что Снейп оценит.
Минут через сорок плутаний, как мне кажется, по кругу я уже начинаю постукивать зубами, а мои знания итальянской классики неумолимо подходят к концу. Как-то я маханула, купив просто пуховик. Надо было ещё термобелье взять. И балаклаву. Клык, по всей видимости, тоже успел нагуляться на пару дней вперёд, поэтому греет тёплым боком мою правую ногу. Запрокинув голову, насколько позволяет меховой капюшон, залипаю в чёрные ветви, как вдруг пес прикусывает мой рукав.
— Ты чего? — опускаю я голову вниз и замечаю, что собака вытянулась, явно что-то заметив. Впереди идущий Хагрид тоже замер. Высвободив рукав из пасти пса, заодно мысленно содрогнувшись от собачьих слюней на куртке, я медленно подхожу к лесничему.
— Смотри, вон там…— тихо шепчет Рубеус, указывая куда-то между деревьев. Наклоняю чуть вбок голову, пытаясь понять, на что именно указывает великан. Ветки, ветки, ветки. Нет, со зрением у меня проблем нет, но черт возьми, кроме веток, я тут абсолютно ничего не вижу.
Ну, единорожек, где же ты!
Ни-че-го.
И я уже готова развернуться обратно, как вдруг мой взгляд притягивает к себе легкое движение.
— Ух ты…— только и могу выдохнуть я.
Вдалеке, на небольшом холмике, оказывается немного не то, что я себе представляла. Стоящее между деревьев животное не имеет ничего общего с теми толстоногими длинногривыми конями из детских сказок. На нас смотрит изящная, практически просвечивающая лошадь какого-то невообразимого, изабеллово-жемчужного цвета. Тоненькие ножки-спички, длинная жилистая шея без гривы с маленькой, аккуратной головой, увенчанной таким же непропорционально длинным тонким рогом. Постояв какое-то время, конь отворачивается и аккуратным шагом двигается куда-то дальше, в лесную чащу. Только когда зверь совсем исчезает из вида, я ловлю себя на том, что практически не дышу, а мышцы сводит от напряжения.
Я только что видела живого, настоящего единорога!
Задавленно взвизгиваю от восторга, чуть подпрыгивая на месте. За спиной раздаётся густой, утробный смех Хагрида.
***
— Кася, лети ниже, я тебя не вижу, — негромко окрикиваю я птицу. Мгновение — и пеночка выскакивает у меня практически перед носом. — Спасибо.
Протягиваю руку, позволяя птичке сесть.
Поскольку в школе творятся всякие странные странности, в результате небольшого совета из директора и двух деканов было решено приобщать меня к организационным работам. Теперь мы с Каськой патрулируем школу с десяти вечера до двух часов ночи. Уже было пожелав возмутиться бесчеловечности предстоящих дежурств, выясняю, что бедному профессору Снейпу вообще раз в два дня, как самому молодому и активному, выпадает удовольствие бродить по замку всю ночь. Сегодняшнее дежурство поделено пополам между мной и Сивиллой. Составчик, надо сказать, не бей лежачего, или по своей наивности Дамблдор надеется, что маленькие демоны не станут шалить в такую прекрасную ночь с четверга на пятницу, благородно высматривая вещие сны.
Петь нельзя, болтание с Касей порой наталкивает на мысли о развивающейся шизофрении, поэтому, издав тихий вздох разочарования, я продолжаю тихо брести вниз по центральной лестнице. Ну неужели может что-то из ряда вон выходящее произойти? Хочется привалиться куда-нибудь и поспать пару часиков. Надо будет завтра утром поймать профессора Слизнорта и попросить какой-нибудь тонизирующий напиток, а то простой кофе мне как слону дробина.
Зато меня портреты любят. За неимением магии и наличием нормального зрения, я единственная из всего коллектива в обходы не использую свет и не мешаю картинам спать. Боги, дожила, забочусь о мнении нарисованных людей.
Кася начинает требовательно скрести кожу.
— Больно! — тихим шёпотом возмущаюсь я, как вдруг замечаю внизу движение и затихаю.
Фигура, явно мужская, озираясь по сторонам, скользит, стараясь держаться в тени стен, по направлению к дверям. По дурацкой прическе сразу перед глазами всплывает образ рыжего любителя приключений. Опять эти трое что-то задумали?
— Мистер Уизли, потрудитесь объяснить ваше явление, — начинаю я загробным голосом, сама чуть не фыркая со смеху, когда фигурка вытягивается по струнке, затравленно озираясь назад. Право же, ну какой из него герой? И я уже было собираюсь что-то прошипеть про то, что он наказан и утром будет брошен на растерзание декану, как вдруг рыжий бросается наутёк.
Не ожидав такой наглости, на секунду подвисаю, вспоминая матерные слова, и, рыкнув что-то нецензурное, бросаюсь следом. Одному богу известно, что эта зараза малолетняя успела натворить или собиралась вытворить.
На второй минуте забега я начинаю искренне жалеть о том, что выбор мой пал на музыкальное училище, а не на спортивный университет в соседнем доме. Дыхание противно сбивается, в боку начинает колоть. Каська с противным писком мечется под потолком.
— Рон! Стоять немедленно! — рычу я на выдохе, замечая, как тень притормаживает перед входными дверями, а потом, что-то пробормотав, их открывает и выскальзывает на улицу.
Вот так просто?!
Я убью того, кто придумывал у них охранную систему. Сначала убью бегуна, потом недомага.
Выскочив на улицу, я тут же чувствую, как задыхаюсь от ударившего в лицо порыва ветра. Тень же скользит по косогору в направлении Запретного леса.
Чуть не скатываюсь кубарем в овраг. И надо было сегодня облениться и решить красиво пойти на патрулирование в платье! Дышать становится совсем невыносимо, но догнать маленького нахала необходимо, поэтому я продолжаю из последних сил скакать по сугробам. Ночь стоит ясная. Расстояние между нами неумолимо продолжает увеличиваться, а мой запал — стремительно сходить на нет. Хватаясь за правый бок и совершенно не по-дамски задрав тяжелую от влаги юбку, я продолжаю свой путь. Главное добраться до деревьев, там не так сложно бежать. Время, кажется, тянется непростительно долго, и я в ужасе вижу, как фигурка теряется в темноте ветвей. Ещё какие-то несколько минут моего бега, и я всё-таки влетаю в лес, тяжело дыша и дико озираясь вокруг.
— Уизли, я дарую тебе амнистию, если ты сию же секунду появишься! — выкрикиваю срывающимся голосом до боли в связках. В ответ только тишина. — Уизли!