- Марни Фокс. Она ирландка, Доби, - ответил Чантри, - или в ней течет часть ирландской крови. Там на востоке ирландцев не очень-то любят. Слишком многие из нас были нищими, когда приехали сюда. Но это хорошая земля и ты найдем на ней свое собственное место.
- Мне папа рассказывал, как им было тяжело вначале. Почему люди так ведут себя, мистер Чантри?
- Такова жизнь. За морем у каждого есть свое место и очень трудно бросить его. Мы должны найти свое собственное место, Доби, как и все остальные. Солнце светит равно для всех, не делая различий ни в религии, ни в философии, ни в цвете кожи. Ни одни человек не имеет права на особые поблажки ни от папы, ни от президента. И в этой стране даже ярче чем во всех остальных видно, что ты должен всего добиваться сам. С тобой не будут обращаться как с избранным, пока ты им сам не станешь. Некоторые преступают закон. Они не могут жить честно, поэтому и идут путем силы. Но все против них и выиграть им не удастся.
- Человек должен учиться, - сказал я.
- Учиться никому не помешает. Каждая книга сама по себе целая школа. Любая из них может научить тебя чему-нибудь. Но и просто наблюдая, можно многое узнать. Самым богатым торговцем, которого я знал, был человек, начавший с торговли в разнос. Он, кстати, тоже был ирландцем. Он достиг вершин своего бизнеса, но подписывать свое имя научился только после сорока.
Когда ему исполнилось пятьдесят, он уже говорил на четырех языках и писал не хуже других. Но состоятельным человеком он все-таки стал еще до того, как выучил алфавит.
- Если вы такой умный, почему бы вам не заняться чем-нибудь получше? спросил я грубо, - Карманы у вас золотом не набиты, все ваше имущество одна-единственная лошадь, однако, вы тащитесь на ней на самый край света. Зачем?
Он поглядел на меня и взгляд его стал ледяным.
- Я не преуспел в своей жизни, Доби, только потому, что всегда шел за Синей Птицей. Однажды я узнаю, что это такое на самом деле - он немного помолчал. - Твой вопрос справедлив. Я знаю, что надо делать, но никогда не делал этого. Может быть, передо мной было слишком много рек, которые я хотел переплыть, слишком много каньонов, по которым я еще не прошел и слишком много городов с пыльными улицами, по которым я еще не проехал.
Самое неприятное в таких странствиях заключается в том, что в один прекрасный день ты останавливаешься, чтобы оглядеться кругом и видишь, что горизонт так никуда и не делся, что существует еще множество безымянных рек и каньонов, совершенно неизвестных человеку. Но человек этот смертен и старость уже не за горами. Мечта так и осталась мечтой, но ревматизм и старческая немощь не оставляют тебе ни малейшего шанса идти дальше. Ты еще увидишь меня лет через пять, Доби... Или через десять.
Я молча глядел на него. Он уже не обращал на меня никакого внимания и просто смотрел вдаль, занятый своими собственными мыслями. Я тоже задумался о своем.
Затем Чантри вышел из дома и направился к конюшне. Всякий раз, когда он хотел подумать о чем-нибудь, он шел чистить своего коня, он прямо-таки трясся над ним. Можно было подумать, что его вороной был ребенком. Впрочем, и с вьючной лошадью он обращался ничуть не хуже.
Я вошел в дом. Отец сидел у огня.
- Пап, как ты думаешь, он говорил правду?
- Кто? Чантри? - удивился отец. - Конечно!
- А если у них были свои причины убить его брата?
- Мы нашли труп, сынок. И я знаю Моуэта и его шайку. Я много слышал о них.
- Ты слышал! Не ты ли тверди все время, чтобы я не верил всему, что слышу?
- Ты и сам с ними не очень-то поладил, Доби.
Ну, на это трудно было что-то возразить. Что правда, то правда. Они вели себя ужасно грубо со мной. Поэтому я сказал только:
- Это ничего не доказывает.
Впрочем, аргумент был слаб и я сам это понимал.
Нам нужны были жерди для ограды, раз уж мы собрались заводить огород, поэтому на рассвете следующего дня я собрался и поехал в горы нарубить осины.
Осина вырастает высокой и тонкой - как раз то, что нужно для ограды, если использовать ее на стойки. Я захватил топор и как только добрался до ближайшей рощи, спешился и взялся за работу.
Шестнадцать лет - это не так уж и много, но я был силен и умел обращаться с топором. В моих руках он быстро и глубоко вонзался в древесину. К полудню я нарубил уже вполне достаточно жердей. Половину я связал, накинул петлю на луку седла и вытащил их на полянку, где легко найду их, когда вернусь сюда с лошадьми.
Затем я точно также притащил и оставшееся. После этого, я направил коня к ручью и, когда он напился, отвел его на полянку, где лежали жерди и где росла хорошая трава.
Сам я уселся у ручейка и развернул пакетик с едой. Выглядела она неважно, хлеб весь помялся и с виду был похож на комок грязи. Но вкус у него был просто замечательный.
Покончив с едой, я пошарил в кустах в поисках дикой малины, но ягоды были еще маленькие и зеленые. В урожайный год их должно быть здесь полным-полно, если, конечно, тебя не опередят медведи и птицы. Все же я отыскал пару горстей ягод и уже было повернул коня к дому, как краем глаза уловил какое-то движение.
Моя винтовка была в чехле у седла, поэтому я спрятался под ближайшими деревьями на опушке рощи, надеясь, что меня никто не заметил.
Я кончил рубить жерди примерно с час назад, значит, с того момента никто не мог услышать от меня ни звука, если, конечно, он не стоял в нескольких шагах.
Глядя вверх, в направлении, где заметил движение, я замер и терпеливо ждал.
Склон, заросший осинником, поднимался вверх до самого подножия красной стены, выходящей на плоскогорье, где стояла та хижина. До нее была миля, ну, может быть, две, через каньон. Если глядеть прямо через каньон, то легко можно ошибиться с расстоянием.
Горный воздух был удивительно чист на этой сухой стороне хребта и я увидел, как у подножия красных скал что-то движется прямо по каменной осыпи. Это было место, куда я сам никогда бы не сунулся, но что-то определенно двигалось вдоль скальной стены.
Зрение у меня было хорошее и, моргнув несколько раз, я устремил взгляд на скалы и совершенно отчетливо опять увидел движение. Вдоль основания обрыва что-то двигалось, сомнений быть не могла. И пока я смотрел, этот кто-то или что-то прошло вдоль стены и, наконец, скрылось из виду. Я подождал еще немного, но все было тихо.
Тогда я задумался. Это могло быть какое-нибудь животное, но я так не думал. Мне показалось, что это был человек или даже всадник и кем бы он ни был, он искал путь наверх.
Если найти здесь проход через скалы наверх, это здорово сократит путь к хижине - несколько миль туда и обратно, то есть около часа в каждую сторону. Вдруг меня как громом поразило - ведь это мог быть Оуэн Чантри!
Он искал быстрый и легкий путь наверх!
А почему бы и нет? Я и сам мог бы сделать то же самое. Я вернулся назад ярдов на пятьдесят уселся на пенек и принялся изучать эти красные стены.
Большая ее часть была так крута, что нужно быть достаточно ловким скалолазом, чтобы отважиться взобраться по ней. Но на южной стороне стены была пара трещин, которые выглядели многообещающе. Когда я заметил Чантри, он ехал на север вдоль западной стороны стены.
Я поглядел на солнце. Слишком поздно. Чтобы добраться домой до заката, мне придется поспешить, так как мне нужно было спуститься в каньон, где протекает ручей, и подняться вверх на другую его сторону, делать это в темноте не очень-то приятно. Это и днем-то было непросто, даже с такой опытной горной лошадью, как у меня.
Вот завтра... Да, завтра я возьму с собой лошадей и приеду сюда за жердями. Тогда-то я поднимусь к скалам, а лошадей оставлю стреноженными на лужайке.
Тут я забеспокоился. Какое право я имел бросить работу и болтаться просто так, ради собственного удовольствия? Отец делал свое дело, и я должен был делать свое. Ему были нужны и эти жерди, и лошади, и я, и мое время. Мы честно поделили всю работу на двоих.
И все же, сколько времени все это отнимет? Час, может быть два. Я подобрал топор, собрал свои вещи и направился к каньону.
А если я стреножу лошадей и вдруг придет пума и задерет их? Или медведь? По правде говоря, медведи редка нападают на домашних животных, разве только им знаком вкус их мяса или они голодны.
Мы не могли лишиться наших лошадей, ни одной из них.
Когда я подъехал к каньону, на дне его уже сгущалась темнота, но на вершинах гор еще играло солнце. Двигаясь по этой тропе, так и чувствуешь, как волосы встают дыбом. Но если бы часть склона не поросла лесом, было бы еще ужаснее.
Я спустился на дно. Внизу было уже совершенно темно, только поверхность воды отблескивала серебром. Мы переправились через реку и начали подъем на гребень. Пройдя треть пути, я дал лошади передохнуть и оглянулся назад.