- А у вас есть имя, мистер?
- Оуэн. Говорят, это имя распространено и в Ирландии, и в Уэльсе. Ну да имена часто меняли, Доби, особенно ирландцы. Много веков назад им приказали сменить фамилии на английские и чуть позже, в 1465 году во всех четырех ирландских графствах они должны были взять в качестве фамилий названия городов, цветов или профессий. Скажем, городов Саттон, Честер, Корк или Кинсейл. Или любых цветов, которые им нравились. Или профессий: Карпентер - плотник, Смит - кузнец, Кук - повар либо Батлер - дворецкий.
Некоторые сменили фамилии, потому что боялись репрессий. В моей семье, например, многих убили, и когда мой прадед сбежал в Англию, ему посоветовали не разглашать свою настоящую фамилию, а взять другую, иначе за ним стали бы охотиться. Он выбрал Чантри, хотя почему именно эту, мне не известно. Может быть ему просто нравилось ее звучание, может быть он восхищался человеком, который носил ее - не знаю. Как бы там ни было, она хорошо нам послужила, и мы, надеюсь, не посрамили ее.
- Я немного знаю историю Ирландии, - сказал я.
- Это хорошо, Доби, но запомни, что теперь твоя родина здесь. Неплохо знать историю и обычаи страны, из которой вышли твои предки - в этом нет ничего постыдного, но живешь ты здесь. Эта земля тебя кормит. Конечно, есть такие, которые стыдятся своего происхождения. В городах на Восточном побережье не берут на работу людей с ирландскими фамилиями или похожих на ирландцев. Сюда приезжают разные люди, в основном бедняки, хотя есть отпрыски самых знатных родов Европы, и никто не знает и не хочет знать их прошлого.
С другой стороны, некоторые прибавляют к своим фамилиям приставки "О" или "Мак", чтобы они звучали по-ирландски. Однако человек есть то, кем он стал, и неважно, какая кровь в нем течет или какие дворянские титулы он имеет.
- А как ваша настоящая фамилия, мистер Чантри?
- Давай не будем о ней, Доби. Прошло три сотни лет, ее знает каждый младенец, родившийся в нашей семье, но ни один не произнес ее вслух. И мы не станем. Мы взяли себе фамилию Чантри, Чантри и останемся.
- Вы приехали, чтобы получить ранчо брата? Отец говорит, что по праву оно ваше.
- Нет, парень, я приехал не для этого. У меня была другая идея, хотя прежде всего я хотел повидать брата. Ранчо ваше - твоего отца, а за ним твое, однако вы будете владеть им без права продажи. С этим условием я оформлю дарственную. Но я хочу время от времени наведываться сюда, а хижину в горах оставлю себе.
Что-то в моем лице привлекло его внимание, а я забеспокоился, подумав о девушке.
- Что такое, малыш? Что тебя тревожит?
- Девушка... женщина, сэр. По-моему, ей нравится то место в горах. По-моему, она ездит туда, чтобы побыть одной. Она там оставила цветы...
- Если ей нравится то место, она сможет приезжать, когда ей вздумается, но его я никому не отдам. - Оуэн постучал себя по нагрудному карману. - У меня здесь документы на всю землю, в том числе на ту, на которую вы подали заявку. Даже склон горы принадлежит мне, не считая еще кое-какой земли в округе. Твой отец застолбил четыре участка, и он их получит. Тридцать других я оставлю за собой, потому что люблю эти края и наверное приеду сюда, когда закончу некоторые свои дела.
Это был самый длинный наш с ним разговор за несколько дней, предыдущих и последующих.
На рассвете меня разбудило эхо выстрела, и я в испуге вскочил. Отец, одной рукой натягивая брюки, другой тянулся к ружью.
Но мы никого и ничего не увидели, Чантри и его коня тоже. Но через час, когда он въехал во двор, с седла его свисали завернутые в шкуру отборные куски оленины.
- Вот вам свежее мясо, - сказал он. - Я не хочу жить трутнем, Керноган.
Чантри много работал в лесу, он отлично управлялся с топором, уверенно и легко, без видимых усилий, срубая деревья. Тем не менее далеко от дома он не отходил, проводя много времени на крыльце, откуда в бинокль изучал склоны гор.
Однажды я попросил посмотреть в бинокль.
- Валяй, - сказал он, - но обращайся с ним поосторожней. Он, наверное, единственный в своем роде, много лет назад его сделал мастер из далекой страны. Он был величайшим умельцем, а линзы полировал вручную.
Поднеся бинокль к глазам, я был потрясен тем, как горы буквально прыгнули на меня. Мне хотелось протянуть руку и дотронуться до деревьев, я даже различал хижину, спрятавшуюся между стволами, и скамейку у двери.
Не это ли он так долго рассматривал? Я почувствовал укол ревности. Неужели Чантри хотел увидеть ее?
Глава третья
Это была одинокая земля. Когда приехал Чантри, он привез свежие новости, а так мы ничего не слышали о том, что творилось вокруг. В холмах иногда работали старатели, но они побаивались индейцев и старались не попадаться на глаза, наскоро приходили, наскоро трудились и наскоро уходили.
Говорили, что к югу от нас, в Нью-Мексико, белых совсем не было. Те, что навроде нас приезжали с востока, либо направлялись дальше на запад, либо оставляли свои скальпы в индейских вигвамах.
Некоторые пропадали без следа. К югу от ранчо, в овраге отец как-то нашел ржавый "кольт Паттерсон", сгнившие кости и несколько металлических пуговиц - все, что осталось от человека, который хотел поселиться на этой земле.
Но индейцев здесь было великое множество, хотя на глаза они попадались мало. Вокруг и к северу жили юты, на западе и юге - навахо, а на востоке апачи. Некоторые племена были дружественными, некоторые отчаянно враждебными. Некоторые же сторонились всех, не желая вмешиваться в дела внешнего мира.
- Никогда о них не задумывался, - сказал отец. - Как и о белых. Они просто люди и живут по своим законам, а мы - по своим. Если наши пути пересекутся, мы постараемся договориться, а если не получится - будем драться.
- Нельзя всех индейцев сваливать в одну кучу, - согласился Чантри. Всякий раз, когда кто-то говорит, что индейцы такие-то, мексиканцы такие-то, англичане такие-то, он ошибается. Каждый человек - уникален, среди любого народа можно найти и хороших людей, и плохих.
Однако не похоже было, что Оуэн Чантри очень уж полагался на хороших людей. Когда утром он надевал брюки, тут же цеплял оружейный пояс с револьвером. Большинство людей первым делом надевают шляпу, он же вначале застегивал пояс с кобурой, а потом одевал сапоги.
- Думаете, у нас будут неприятности? - спросил я его как-то раз.
Он жестко посмотрел на меня.
- Малыш, - сказал он, - когда человек в меня стреляет, я делаю вывод, что он хочет подраться, и не в моих правилах его разочаровывать. Мне не нужны неприятности, и я их не жду, но не хочу оказаться трупом, потому что был излишне оптимистичен. У меня есть оружие и здравый смысл, и если я буду думать, что говорю и что делаю, возможно, мне удастся избежать неприятностей.
Он так и не сказал, зачем вообще приехал сюда, но это был тот вопрос, который не задают вслух. Хочет жить здесь - милости просим. В те дни можно было проехать сотни миль и не встретить ни души.
Чантри был прирожденным рассказчиком. Когда на него находило, он мог часами сидеть у очага, где пламя отбрасывало на стены пляшущие тени, и говорить, говорить... Он побывал во многих землях, прочитал массу книг о древних временах, об Ирландии, море и народе, который называли троянцами. Они жили где-то за горами и все время воевали с греками из-за какой-то женщины. Он много рассказывал о Ричарде Львиное Сердце - великом воине и плохом короле, - и о Жане Анго, чьи корабли приплыли в Америку еще до Колумба, и о Бене Джонсоне - поэте, который поднимал над головой бочонок вина и выпивал его до дна. Рассказывал о кочевниках, которые жили в черных шатрах в огромной пустыне, начинавшейся у горной страны Тибет.
Наш тесный мирок словно становился шире. В красноречии Оуэну Чантри нельзя было отказать, но тем не менее он был жестким и опасным человеком. В этом мы убедились одним холодным тихим утром, когда с холмов спустились незнакомцы.
Я пошел в конюшню, чтобы задать корм скоту и, когда это случилось, стоял на сеновале с вилами в руках. Отец был во дворе и запрягал мулов для пахоты.
Они подскакали по тропе - пятеро крутых, вооруженных мужчин, ехавших тесной группой на лучших лошадях, чем мы могли себе позволить.
У ворот они осадили лошадей. Один из них вытянул лассо, набросил петлю на створку ворот и начал их открывать .
- Эй! - закричал отец. - Что это вы делаете? Прекратите сейчас же!
- Мы их разнесем на кусочки, чтобы после тебя тут меньше осталось. Когда ты свалишь, - ответил крупный, мускулистый мужчина в серой шляпе.
- Мы никуда не уедем, - спокойно сказал отец. Он уронил упряжь и повернулся к ним лицом. - Здесь наш дом.
В группе были те двое, которых я встретил на тропе в горах, но моя винтовка осталась дома. Папина тоже. Мы оказались безоружными перед этими людьми.