Отзвучали по радио куранты — 24.00. Я заканчивал подготовку к утренним занятиям. Подошла Железнякова, поставила автомат в стойку, сняла большой ватник, повесила на гвоздь и очень тихо спросила:
— Можно вас на минутку?
За легкой перегородкой спал взвод. Я вышел. Она стояла в синем танковом комбинезоне и зябко ежилась. В лесу было свежо.
— Проводите меня до палатки. А то страшновато… Пожалуйста.
Вот тут я ошибся еще раз.
Мы пошли в направлении штаба. Тропинка была узкая. Лёля взяла меня под руку, твердо оперлась и только после этого спросила:
— Можно?
Шли молча и были уже недалеко от ее палатки. Лёля остановилась, подняла лицо, видно, хотела что-то сказать, но вместо этого взяла мою руку и самым решительным образом положила ее ладонью себе на грудь. Не поверх комбинезона, это еще куда ни шло, а как раз наоборот — вовнутрь. Под комбинезоном не оказалось ничего из того штатного обмундирования, которое получает женщина-боец в армии. «Едрена мышь! Куда, интересно, это все подевалось?» Я чуть не захлебнулся свежим лесным воздухом. И решительно не знал, что в этой ситуации надо предпринимать… Не кричать же — «Погибаю!» Или — «Боец Железнякова, прекратите самовольничать!». Ее грудь была прохладной, упругой и плыла навстречу. В моей башке со скоростью пропеллера завертелись слова клятвы, данной самому себе: «Никогда, ни при каких обстоятельствах не входить в какие бы то ни было, даже мало-мальски интимные отношения с вверенными мне военной судьбой женщинами и девушками!..» Потом в голове уже больше ничего не вертелось. Я просто не шевелился… Лёля крепко держала мою руку двумя руками и была уверена, что все остальное сделает время.
— Слышите, как бьется? — прошелестела она.
Но я не мог слышать, — как бьется! — хоть моя рука была левая, Лёлина грудь, на которой находилась ладонь, была, как-никак, правая. Так получилось… И потом, какой бы обжигающей ни была ситуация и какого бы смельчака из себя ни корчить, я ни на секунду не мог забыть, что такое наш драгоценный майор К.! К тому же мне совершенно определенно нравились совсем другие, хоть, может быть, и выдуманные девушки — гордые, умные (что делать с глупыми, я толком не знал), натуральные (без перекиси и перманента), которые сами ничего никуда прижимать не станут! К этому времени, несмотря на то, что повсюду бушевала война, я уже смутно догадывался: какую девушку или женщину ты выберешь, таков ты и есть на самом деле. Нечего воображать, будто жизнь — одно, тут ты выбираешь свои дороги, а женщина — это-де Судьба! — совсем другое. Неправда. Она тоже твой выбор. Хотя… Хотя, сказать по чести, и чуть позднее я начал это понимать, в большинстве случаев выбираешь не ты, а выбирают тебя. Продолжательница рода и хранительница куда предусмотрительнее и прозорливее. Тебе же остается только делать вид, будто все зависит от твоего энергичного решения!.. Эти рассуждения посетили меня, разумеется, не в тот напряженный момент. А в тот — я уже знал, что лозунг соратников Стеньки Разина — «НАС НА БАБУ ПРОМЕНЯЛ!»— справедлив до одури. Или ты все двадцать четыре часа в сутки печешься о жизни своих солдат (ведь они тебе доверили свою жизнь), или каждую потерю, каждую гибель прими как вечный укор — это ты проморгал или провалялся с… — Сволочь! — Война для всех одна. Война.
Спасение часто приходит неожиданно… Внезапно в ее глазах мелькнул какой-то утробный испуг (это обнаружилось даже в темноте); она ухнула в высокую траву и, как в холодную воду, увлекла туда же меня… Не подумайте ничего лишнего, но с того момента, как я присел на корточки с ней рядом, меня уже можно было считать ее соучастником с полной мерой ответственности. Она что-то услышала или почувствовала, тогда как я ничего не слышал и почти ничего не чувствовал.
— Лё-ль-ля… — еле слышно проговорил я (видимо, хотел ей сказать что-то важное, но забыл уставную форму обращения), и потом, нельзя же называть по фамилии девушку, на груди которой только что находилась твоя ладонь…
Лёля сделала предостерегающий жест, отскочила, лихорадочно застегнула верхние пуговицы комбинезона. Тут я подумал, что из нее могла бы получиться неплохая разведчица, только систему обучения следовало бы несколько изменить. Реакция и слух у нее оказались отменными! В направлении палатки действительно двигался приземистый силуэт. Вскоре уже можно было различить ординарца майора. Лёля с досадой махнула рукой и ринулась вперед — в два прыжка достигла своей палатки, успела нырнуть туда в последнее мгновение. «Вот это бросок!» — подумал я с недопустимым одобрением.