Но дорога уткнулась в озеро, и я, опасаясь за машину, объезжаю его стороной. Впрочем, это не настоящее озеро, а такыр, залитый водой. Сюда со всех сторон по едва заметному понижению сбежались ручейки воды. Судя по всему, здесь прошел основательный ливень. Но солнце, безжалостное, жаркое солнце и сухой воздух пустыни сушат эти обманчивые озера, и они исчезают на глазах.
Теперь озера одно за другим на нашем пути, и вот:
— Пожалуйста! — говорю я своим спутникам. — Полюбуйтесь.
На временное озерко прилетел ходулочник
Бегут по озеру-такыру стайки куличков-плавунчиков.
Кулички-плавунчики интересные птицы. Ранней весной возвращаясь из теплых стран с зимовок, они долетают до тундры, быстро разбиваются на парочки, самки кладут яички и… собравшись стайками, покидают места своих гнездовий, откочевывая вновь к югу. Все заботы по воспитанию птенцов лежат только на самцах, и бедная мужская половина этого странного вида трудится изо всех сил, в то время как женская беспечно летает по озерам теплого юга. Эти птицы очень доверчивы и к тому же сейчас сильно голодны, что-то склевывают в том месте, где вода едва покрывает землю. Что склевывают? Конечно, не зерна, а насекомых. Но каких?
Такырные озера меня давно интересуют. Стоят такыры голые годами без воды и нет на них решительно ничего живого. Сухость, испепеляющий зной летом, морозы зимой, казалось, простерилизовали этот природный асфальт, образовавшийся из тонкой взвеси глины, оседавшей из воды. Но удивительное дело! Как только вода покроет их поверхность, такыры оживают. Солнце быстро нагревает эти крошечные озерки, и тогда все то, что скрыто глубоко в земле, давно засохшее и, казалось, погибшее, оживает, пробуждается и в живительной теплой влаге торопится изо всех сил завершить свои жизненные дела, чтобы потом вновь погрузиться в небытие на долгие годы. Несколько дней или недель бодрствования и затем несколько лет покоя. Какую только форму не принимает разноликая жизнь на нашей планете!
Осторожно шагая по мокрому такыру, чтобы не поскользнуться на жидкой глине, я подхожу к самой кромке воды. Кулички-плавунчики встревожились, взлетели, скрылись. Озеро заметно сохнет, вода струйками стекает к его центру. Я вижу на его бережках мушек-береговушек — завсегдатаев мелких озер. Они прилетели издалека и, когда будет нужно, легко покинут это временное прибежище. Плавают два жучка вертячки — тоже странники, спустившиеся отдохнуть во время своих перелетов. Энергично барахтается в воде маленький жук-плавунец. Он тоже гость. Еще я вижу того, за кем, судя по всему, охотились кулички, — маленьких вертких личинок. Они плывут по струйкам отступающей воды к центру озерка, туда, где дольше всего продержится вода. Нелегко их изловить, таких вертлявых и проворных. Кое-как я зачерпываю их кружкой вместе с водой, потом вытаскиваю кисточкой, опускаю в пробирку со спиртом. Теперь можно взглянуть на улов под увеличением.
Через сильную лупу вижу длинное узкое тело, небольшую головку, увенчанную короткими усиками и двумя черными глазами. На тельце этого создания целый венчик из ног и брюшных жабр. Брюшко заканчивается длинным отростком с лопастями на конце. Не без труда я узнаю в находке личинок рачков-брахиопод. Дождь прошел недавно. За короткое время сюда, в безводную пустыню, не смогли проникнуть и отложить яички не умеющие расселяться ни по воздуху, ни по земле рачки. Без сомнения, личинки брахиопод старожилы такыров, обладающие удивительной способностью переживать длительную засуху в состоянии спячки.
Я обхожу вокруг такырное озерко и любуюсь небольшой полянкой из одуванчиков возле деревца саксаула. Они тоже сумели поторопиться и дружно вспыхнули солнечными цветками. Пустыня, вода, саксаул и одуванчики! Как это, казалось бы, малосовместимо.
А солнце печет нещадно, и озерко усыхает на глазах. Мы остановились вблизи, а на следующий день, прежде чем начать путь, наведываемся к нему. Озерко почти высохло. В небольшой оставшейся от него лужице копошатся рачки. Они сильно подросли и, наверное, уже к концу дня отложат яички. А яичкам ни жара, ни сухость, ни морозы нипочем.
Недалеко от озерка на нашем пути большой солончак. Здесь тоже недавно была вода. Сейчас солончак подсыхает. На него переселились на лето муравьи-бегунки, медведки прочертили извилистыми ходами ровную поверхность, маленькие жужелички вырыли норки, и многие другие любители влажной земли завладели этими местами. По самым незначительным признакам я угадываю, кто поселился здесь, когда же не могу разведать поселенца — берусь за раскопку.
Вот и сейчас непонятные шарики разбросаны по гладкой земле в одном направлении, а откуда и кто их вытащил наружу — неизвестно. На поверхности солончака не видно никакой норки. Скоро я нахожу другую кучку таких же шариков. Возле них — норка, прикрытая земляной крышечкой, а в ней восседает личинка отчаянного хищника — жука-скакуна. От норки комочки земли отброшены сантиметров на 30. Перенести их личинка не могла, нет у нее такого приспособления. А вот бросать — это она умеет. Сверху голова личинки уплощена, слегка вогнута, напоминает лопатку. Водрузив на нее комочек выкопанной земли, личинка с силой отбрасывает в сторону свой груз. Длина личинки — 15 миллиметров, бросок ее равен 300 миллиметрам, то есть 20 длинам собственного тела. Человек должен бы бросить такой груз лопаткой на 32 метра. Катышек весит около 0,1 грамма, в пять раз меньше веса личинки. Для человека такой груз равнялся бы 10 килограммам. В общем неплохой бросальщик личинка скакуна и хорошая у нее «лопата». Только зачем так далеко отбрасывать землю? Можно бы и поближе. Разве что ради маскировки своего логова?
Я забрался на бархан и услышал скрипучий голос саксауловой сойки. Под саксаулом заметил несколько молоденьких соек. Они сплелись в один клубок, кувыркаются друг через друга, будто играющие лисята или барсучата. Но крики родителей их насторожили, и они стали разбегаться в разные стороны. Птенцы совсем как взрослые, только хвостики коротенькие.
Очень беспокоилась взрослая самка, кричала пронзительно, летала надо мной, садилась рядом на кусты саксаула, взъерошивая перышки на головке, образующие что-то вроде хохолка, а я горько сетовал, что со мной нет фоторужья. Не ожидал, что сойка уже успела воспитать потомство. Когда же она начала класть яички? В марте! Кирюшка заметил переполох в птичьем семействе и, конечно, собрался погоняться за птенцами. Пришлось его нести на руках.
В бетонных колодцах, встречающихся на нашем пути, вода на глубине 10–15 метров. Иногда из них вылетают голуби, воробьи. Как они умудряются удержаться на гладкой и вертикальной поверхности бетона и пить воду! Возле одного колодца я вижу белые ракушечки двустворчатого моллюска, явного обитателя пресных вод. Здесь когда-то разгуливала река, и жили в ней двустворчатые моллюски. Строители колодца извлекали вместе с землей и погребенные речные осадки. Колодцы — наше спасение. Мы обеспечены водой, хотя и слегка солоноватой. У одного колодца основательная остановка.
Я рад стоянке. Место хорошее. Рядом старое русло реки, несколько радостных зеленых тополей на сером фоне светлой пустыни, зеленеющий саксаул. На одном тополе гнездо. С него снимаются два ворона и, тревожно покрикивая, планируя, поднимаются высоко в воздух. Тревожно чирикают и саксауловые воробьи. Здесь для них рай. На деревьях — гнезда, а вода — в колодце. В кустах Кирюшка нашел большую черепаху и, как всегда распалившись, устроил возле нее истерику. Придется для видимости черепаху отнести к машине.
В сухом русле пламенеет цветущий розовый куст тамариска. Один-единственный! Может быть, возле него есть кто-либо живой. Но цветки еще не раскрылись, а крошечные лепестки их сложены плотными шишечками. Нет возле тамариска и насекомых. Еще рано. В стороне от куста небольшая красно-оранжевая оса помпилла погналась за пауком, но он, такой ловкий, спрятался под мой ботинок. Еще я вижу гнездо песчаных бегунков. Они светло-желтые, окрашены под песок и в пасмурную погоду совершенно незаметны. Только при солнце их выдает тень. Песчаные бегунки — удивительные создания. Они деятельны только днем, жара и раскаленный солнцем песок им нипочем. С невероятной быстротой они носятся по песчаной пустыне. Когда ветер засыплет вход в их подземное жилище, бегунки становятся цепочкой и, быстро-быстро работая ногами, перебрасывают друг другу песок. Такой живой конвейер работает необыкновенно слаженно, и если какой-нибудь бегунок из него случайно выбывает, свободное место мгновенно занимает другой, будто нарочно ожидающий в стороне такого случая.