Мои спутники бродят по городищу. Черепков — великое множество. Они в общем однообразны. Но вот один из нашей компании нашел какую-то проржавевшую железку, другой — бусинку, третий — пряслице. В одном месте видны следы гончарной печи, возле нее куча крупных черепков от больших сосудов. Интересны остатки большого сосуда, на дне которого проделаны небольшие отверстия. Для чего он служил? Для приготовления творога? Много типичной для этого района черной керамики. На. ней видны следы узоров. Нашли и остатки плавильной печи: куски прокаленной глины с каналами для выпуска расплавленного металла. На одной из башен городища — глубокий провал, возможно, следы бывшего в ней помещения. Его, конечно, следует тщательно раскопать, есть надежда найти какие-нибудь предметы, представляющие научную ценность.
Так же как и предыдущие городища, «Черный охотник» расположен на обширной ровной местности, вероятно служившей для возделывания сельскохозяйственных культур. Сейчас со всех сторон на эту большую площадь надвинулись беспорядочные гряды барханов.
Делаем пробный раскоп и видим следы кострищ — прокаленную и красноватую землю с частицами угля и кости животных. Тут кости и коров, и верблюдов, и баранов, и челюсти кабана. В общем преобладают останки домашних животных. Местное население занималось земледелием и скотоводством. Когда-нибудь археологи вскроют пласты земли, и тогда по обнаруженным предметам станет яснее история обитателей этого края.
Я наношу на план городище, отмечаю азимуты углов, помощники мои измеряют его размеры. Удивительное совпадение! И у этого городища стороны неодинаковы.
Закончили знакомство с городищем, отдохнули, пообедали и задумались. Что делать дальше? Балхаш еще далек, а на спидометре километров значительно больше, чем мы продвинулись судя по карте. Да и время наше промелькнуло незаметно. В путешествии забываются дни, недели и числа. Не видать нам и в эту поездку озера, и не найти забытого городища с бронзовым котлом. Пора возвращаться обратно. Я в последний раз обхожу городище. Здесь, среди этого безбрежного простора пустыни, застывшей в извечной и глубокой тишине, прерываемой легкими посвистами ветра в ветвях саксаула, и ничем не нарушаемого древнего покоя окружающей природы, так трудно представить когда-то бурную жизнь обитателей городища, их труд, радости и горе, надежды, расцвет и гибель.
Неторная дорога от городища, на которую мы свернули с главного пути (если его так можно назвать), продолжается дальше на восток. Попробуем проехать по ней еще немного.
Сегодня на редкость жарко, но мои спутники терпят, храбрятся. Приходится чаще обычного останавливаться, пить чай. Отказываться от воды нельзя, чтобы не вызвать обезвоживания организма. Превозмогая жару, я, пользуясь остановками, брожу по барханам.
Термометр показывает 37 градусов. При такой температуре песок накаляется до 80 градусов, можно в нем печь яйца, и ноги жжет через подошвы ботинок. В довершение всего воздух совершенно неподвижен. Скорпионы, излюбленным укрытием которых были валежины, убрались из-под них в заблаговременно вырытые норки. И только одним фалангам жара, казалось, нипочем. Они пережидают день под сухими стволами саксаула, лежащими на земле, в страшной жаре, чтобы ночью носиться без устали по пустыне в поисках добычи. Одной посчастливилось на охоте, она так наелась, что брюшко ее превратилось в овальный шар размером в грецкий орех. В таком положении трудно найти подходящую щелку, и разомлевшая обжора не стала себя утруждать поисками убежища и устроилась в тени.
Сейчас в разгар самых жарких летних дней появились молоденькие фаланги, крошечные, не больше таракана прусака. Они невероятно шустры и поймать их пинцетом никак не удавалось. Приходилось ловить малышей рукой, прихлопывая их ладонями.
Фаланги удивительно дерзки. Если им при встрече с кем-нибудь — жуком ли, мышью, собакой, лошадью или даже верблюдом — почудился враг, они смело бросаются в атаку
Фаланги постарше, размером с черного таракана, медлительнее и степеннее своих младших собратьев, из убежища выбираются неохотно, но пинцет, протянутый к ним, воспринимают как врага — быстро с угрозой подскакивают к нему в расчете напугать. Совсем большие фаланги ведут себя независимо и дерзко. Пощелкивая острыми, почти черными зазубренными челюстями и подняв кверху мохнатые, покрытые золотистыми волосками ноги, они всем своим видом показывают намерение нападать и отстаивать свою независимость.
Я бросил в большую банку двух среднего размера фаланг и поразился неожиданно быстрой реакции той, у которой брюшко было тощее. Она мгновенно, за какие-нибудь доли секунды, напала на свою товарку, ловко впилась челюстями в ее горло, если так можно назвать ту часть головы, которая расположена внизу под мощными челюстями и где находится один из нервных узлов. Маневр оказался ловким. Несчастная фаланга не успела принять меры обороны и, поникшая, отдалась во власть своего победителя. А та немедля, энергично работая челюстями, принялась уплетать свою добычу, попеременно двигая вперед и назад верхней и нижней челюстями как заведенным механизмом, быстро расправилась с головой, а затем с не меньшим усердием принялась поедать и брюшко. Вскоре от добычи остались одни кончики ног, а брюшко победительницы заметно увеличилось в размерах.
Короткая и быстрая расправа, учиненная над соплеменницей, меня поразила. Я не подозревал, что этот очень активный хищник может с таким рвением заниматься каннибализмом. Тогда, желая испытать гастрономические наклонности своей пленницы, я подбросил к ней такую же с полным животиком фалангу. Сейчас, думал я, обжора мгновенно разделается с нею.
Но я ошибся. На мое приношение фаланга-каннибал не обратила никакого внимания, и обе они, будто не видя друг друга, не проявляя никакой враждебности, принялись бегать по просторной стеклянной банке в поисках выхода из заточения.
Неожиданный финал меня обескуражил. «Голод не тетка», и, когда он мучает, фаланга способна съесть кого угодно, лишь бы добыча была по силам. А может быть, первая, побежденная, фаланга относилась к другому виду? Но я хорошо знал этот вид, называется он «галеодес каспиус». Впрочем, как часто бывает при внимательном изучении особенно широко распространенного и многочисленного в природе вида, он оказывается состоящим из нескольких подвидов. Сейчас эта случайная «биологическая проба», по-видимому, подтверждает неоднородность каспийской фаланги.
Среди зарослей саксаула мы видим несколько старых могил кочевников-скотоводов в ограде из глины и многочисленные следы давно брошенной стоянки большого геологического отряда. Дальше дорог нет.
Обратный наш путь по бесконечно ровной пустыне, в изнурительной жаре и под ослепительным солнцем тянется несколько дней с утра до вечера почти без остановок, и подобен поспешному бегству.
На обратном пути, перебирая впечатления поездки, я снова вспоминаю небольшую лужицу, мокрую глину, пчел на цветках и дикую пшеницу. Я все больше прихожу к мнению, что эта пшеница, возможно, дальний потомок зерновых культур, когда-то возделывавшихся здесь древними обитателями Сарыесик-Атырау.
Города были разорены, жители поселений частично истреблены, частично разбежались, культура земледелия погибла, и от нее остались следы орошения и вот такие одичавшие растения. Они, конечно, представляют громадный интерес для современного земледелия, для ученых-селекционеров как исконные местные сорта, приспособленные к особенностям здешнего климата, окружающей природы.
Нам надо обязательно заглянуть в это место. Не сбиться бы с пути. И я тщательнее прежнего слежу за дорогой, останавливаюсь в сомнительных местах, боюсь потерять следы нашей машины. Вот и тот бархан, возле которого была лужица. Я с нетерпением спускаюсь вниз. Лужица давно высохла, глина, когда она была еще влажной, вся истоптана следами одичавших лошадей. Они уничтожили всю зелень, съели и одичавшую пшеницу… Я проклинаю себя за неосмотрительность, за упущенную возможность преподнести растениеводам отличный подарок. Будет ли когда-либо найдена дикая или одичавшая пшеница в Сарыесик-Атырау?