Но какова бы ни была обстановка, очень высоким он не может стать. Свирепый ветер пустыни сломает его. Впрочем, самые сильные ветры дуют зимой, когда на дереве одни голые веточки и парашютирующая поверхность растения мала.
Однажды дорога привела нас к глубокому извилистому логу с высохшим озерком, на месте которого сверкал белый потрескавшийся такыр. Лог этот густо зарос саксаулом, чингилем да тамариском, и в нем росло несколько необыкновенно высоких деревьев саксаула.
Я с особенным доверием отношусь к этому дереву. В саксауловом лесу даже в сильные морозы не пропадешь от холода. Дерево отлично горит, даже будучи зеленым. Ломать живые деревья бессмысленно. Всюду в самых плохоньких зарослях всегда масса сушняка, лежащего на земле, или даже усохших на корню и погибших от старости деревьев. А там, где прошли заготовки саксаула, на земле — масса сухих веток и стволов. В зарослях саксаула ходить за топливом далеко от бивака никогда не приходится. Но как бы ни были роскошны заросли, они никогда не бывают густыми. Деревья растут друг от друга на некотором расстоянии, чтобы не мешать.
Через пустыню на юг летят разные птички. Длительный полет требует сил и утоления жажды. Но где напиться, когда кругом пустыня, страдающая от сухости? Есть глубокие колодцы. И многие пичужки спускаются в них. Но удержаться у воды на бетонной стенке и потом подняться кверху не все умеют. И нам приходится черпать воду с «утопленниками». Одна птичка добралась до колодца, но вниз не решилась спуститься. Так и погибла рядом. Клювик тоненький, сама зеленоватая. Пустынные воробьи, пройдохи, приспособились. Умеют пить из колодца!
Мы часто останавливаемя, бродим по пустыне. Но вокруг все замерло. Везде: и в горах, и в пустыне, и в степи, и в лесу — осень навевает ощущение необыкновенного покоя и завершенности жизненных дел.
Кое-где все же еще теплится жизнь. В понижении между барханами — одинокое дерево туранги. Я отдираю отставшие от ствола дерева пласты коры, смотрю, кто там под ними обрел убежище. Увидел жука, уховертку, разных пауков, одного пискливого геккончика. И вздрогнул от неожиданности: в уютной щелке, свесившись вниз головой, примостилась маленькая летучая мышка. Проснулась, пошатнулась из стороны в сторону, застыла на короткое время, затем встрепенулась, взлетела, заметалась в воздухе. Где же в ровной пустыне, как не здесь, не под корой туранги, летучей мыши найти убежище!
Я увлекся. Далеко ушел от машины. Воздух застыл, не шевельнутся травы. На небольшом такыре муравья-жнеца-солдата тащит маленький муравей-рабочий. Видимо, неловок, неумел громадный солдат, заблудился, не может найти дорогу к дому. Чем все кончится? И вдруг рядом шарик цератокарпуса сам по себе тихо поднялся в воздух над землей, описал один круг, другой, на третьем завился совсем высоко. Я сразу не сообразил в чем дело. Уж очень необычен был этот вальс крошечного цератокарпуса. Потом понял! Рядом со мной в полной тишине и безветрии зародился смерч и стал расти, завиваться.
Смерч же вырос, расширился, подвинулся ко мне и смел моих муравьев, утащил вместе с пылью и цератокарпусом. Потом добрался до дороги. И уж как там он на ней развеселился — завил высокий столб белой пыли и вместе с ней умчался за барханы. Летом в пустыне смерч — обыденное явление, но осенью они редки. Впрочем, сегодня очень тепло, солнце согрело воздух и землю и ожили ящерицы.
Из-под ног выскочила крошечная ящерка, такырная круглоголовка, отбежала несколько метров и остановилась, замерла, растворилась на фоне пустыни, стала неразличимой в своей обманчивой одежде.
Поймать эту ящерицу легко. В руках она обычно тотчас же успокаивается, лежит смирно. Впрочем, это не мешает ей при случае обмануть бдительность, внезапно спрыгнуть с руки и броситься наутек. Она хорошо переносит неволю, но постепенно — хиреет.
Я очень люблю эту ящерицу с круглой головкой, она всегда подкупает удивительным миролюбием и покорностью своей судьбе. На этот раз ящерица показала неожиданный фокус, когда я прикрыл ее рукой: внезапно перевернулась на спинку и застыла, с ярким, хорошо видным белым брюшком. Притворилась мертвой. Кому нужна такая!
Я оставил в покое искусную притворщицу. Отошел в сторонку, подождал. Представление продолжалось недолго. Малютка неожиданно и быстро встрепенулась, перевернулась, умчалась к ближайшему кустику и скрылась среди его веточек.
Обманула!
И еще я вижу того, кого никак не ожидал встретить осенью. По такыру от кустика к кустику пробегает большая, рыжая, покрытая золотистыми волосками фаланга. Любительница жаркой погоды, сегодня она отогрелась и, пренебрегая привычкой к ночному образу жизни, вышла на дневную прогулку. Такое бывает нередко среди ночных жителей пустыни. Безрассудная смелость фаланги, отталкивающая, если не сказать злобная, внешность действует почти безотказно, и противник отступает или даже бросается в бегство. Фаланга же, воодушевленная своим подвигом, будет гнаться за преследуемым животным, продолжая демонстрацию своей неустрашимости. Я знаю случай, когда фаланга долго гонялась за обезумевшим от страха человеком, который вначале топнул возле нее ногой, желая прогнать.
Вспоминаю свою первую встречу с фалангой в Средней Азии. Это было в Узбекистане, километрах в 70-и от Ташкента, вблизи небольшого кишлака Мурат-Али. Постоянно притормаживая велосипед, я быстро мчался с холмов в низину по хорошо проторенной тропинке. Впереди меня дорогу перебежала большая фаланга. Я проехал мимо, едва не задев ее колесом, и быстро остановился. Фаланга же, приняв промчавшегося велосипедиста за неприятеля, бросилась на меня. Не без труда я*изловил рассвирепевшее животное и засунул в мешочек.
В нашу поездку я захватил парочку белых мышей. Интересно было проверить, отразится ли на здоровье этого крошечного красноглазого создания укус фаланги. Ареной боя была избрана стеклянная Трехлитровая банка. Фаланга не заставила себя долго ждать и мгновенно напала на мышь, укусила ее за ухо, потом за нос. Миролюбиво настроенная мышка вначале сразу не распознала в чем дело, почесала ухо, помыла мордочку, приподнялась на задние ноги, обследуя свое новое помещение. Между тем фаланга была начеку, вновь бросилась на мышку, крепко обхватила ее тело ногами и нанесла ей еще несколько укусов. В очередной атаке мышка и фаланга переплелись в один трепещущий клубок. И когда он распался, я увидел на брюшке фаланги большую прозрачную каплю крови. Досталось все же нахалке от мышки.
После этого фаланга больше не стала нападать на свою противницу. Оценила ее силу. Осторожно взобралась по стеклянной стенке и попыталась выскочить наружу.
Видимо, в боевых схватках фаланге нередко приходилось получать ранения, так как на следующий день на ее полном брюшке не осталось никаких следов ранения.
Потом в ту же стеклянную банку я подбросил к фаланге крупного тарантула. Доля секунды — и они бросаются друг на друга. Паук пытается схватить фалангу мощными хелицерами. Но молниеносный бросок фаланги удачен, зазубренные челюсти хватают паука посередине хелицер, оружие противника парализовано, и тарантул побежден. Не медля ни секунды фаланга съедает содержимое груди паука, а потом принимается за ноги. Она не особенно торопится, но ее челюсти работают безостановочно. Между ними появляется жидкость — своеобразная смазка. Через час от паука остаются только кончики высосанных ног — и больше ничего.
А с мышкой, покусанной фалангой, ничего не случилось. Фаланги неядовиты. Кусали они не раз и меня, а народная молва о них лишена оснований.
Сейчас я вижу, как на солнышке греются стрекозы. Они поворачиваются к его лучам боком. Летом в очень сильную жару стрекозы, наоборот, если нет тени, принимают такое положение, при котором тело меньше всего освещается солнцем. В это время их поза очень своеобразна. Стрекоза высоко поднимает брюшко, будто целится его кончиком в дневное светило. Одинокая кобылка совсем легла на бок и отставила в сторону заднюю ногу. Легла на бок черная оса-помпилла, ее одежда способствует прогреву. Немного погревшись на солнышке, она продолжает свой неугомонный бег, на ходу размахивая темными крыльями.