— Может, не станем дожидаться утра? — спросила Патриция. — Какой смысл.
— Возможно, он не сразу позвонит Вестерну. А чем дольше мы будем здесь находиться, тем больше сможем узнать.
Патриция глубоко вздохнула.
— Ты очень напугана. У тебя даже ноги похолодели. Я же предупреждал — дело это очень опасное. Надо было мне самому им заняться.
— О, только кончики пальцев, не преувеличивай. И не беспокойся. Я бы все равно не отпустила тебя одного. Это выше моих сил — сидеть взаперти, умирая от скуки и неизвестности.
— Понимаю, — сказал он. — Когда начинаешь действовать, то чувствуешь себя так, словно только что вышел из тюрьмы. О'кэй, давай спустимся к ужину.
Лиффлон и миссис Бронски ожидали их в кабинете-библиотеке, огромной комнате, вдоль стен которой выстроились стеллажи с книгами. Кроме того, здесь был большой письменный стол из красного дерева, обтянутые кожей кресла, диван и огромный камин.
Лиффлон был одет в пижаму и халат, на миссис Бронски из-под легкого халатика выглядывала ночная сорочка. В руках они держали рюмки. Лиффлон бросил на вошедших удивленный взгляд — его явно поразило, что они не сменили повседневную одежду.
— Я считал, что прежде всего необходимо проверить помещение, — сказал Карфакс.
— Неплохая мысль. Что вы желаете? — махнул он рукой в сторону бара, в котором, казалось, были представлены все спиртные напитки земного шара.
Карфакс отыскал неоткупоренную бутылку коньяка.
— Мы с Пат предпочитаем вот это.
У него не было желания пить из бутылки, в которую могло быть что-нибудь подмешано.
— Здесь есть немало напитков получше.
— Этот тоже превосходен, — сказал Карфакс. — Он получше того, что я пью обычно.
Лиффлон пожал плечами, открыл бутылку, передал гостям бокалы и поднял свою рюмку:
— За бессмертие.
Смех его гулко зазвучал в огромной комнате. Миссис Бронски нахмурилась.
— Это шутка? — спросил Карфакс.
— Я просто счастлив тем, что живу, — пояснил Лиффлон. — Что имею возможность дышать, есть, пить, ходить, заниматься любовью...
— Нетрудно представить, что любой человек будет испытывать такие чувства после разговора с покойником, — сказал Карфакс. — Но если задуматься о будущем, то радоваться станет нечему. Каждый из нас, рано или поздно, присоединится к этим несчастным созданиям, превратится навечно в сгусток энергии, вертящийся вокруг других сгустков, замкнутый в равнодушной вселенной, где ничего не происходит и где никто ничего не ждет...
Лиффлон отпил из бокала. Голос его стал тихим и медленным:
— Это только один из этапов, временный привал. Я — приверженец панкосмической церкви Христа-эмса, понимаете? И верю, что вэмо является чем-то вроде чистилища.
— Я не знал этого, — сказал Карфакс, притворившись, что ему ничего не известно о Лиффлоне. — Это весьма удобная религия, не сомневаюсь.
Он старался придумать какой-нибудь каверзный вопрос, который бы поставил лже-Лиффлона в тупик и одновременно не рассекретил его самого.
— У меня нет денег, чтобы оплатить сеанс «Медиума», но я как-то заходил к женщине, некоей миссис Уэбстер, которую моя жена считает великим медиумом. Она-то и уговорила меня пойти к ней. Уэбстер пыталась вызвать мою мать, и что-то на самом деле явилось, нечто столь тонкое, что сквозь него можно было видеть окружающее. И еще мы слышали что-то вроде шепота. Но это все. Больше я к ней не ходил. Сеансы Уэбстер недешевы, хотя, разумеется, берет она куда меньше, чем Вестерн.
Лиффлон бросил в сторону Карфакса жесткий взгляд, затем улыбнулся:
— О, я очень долго был ее клиентом. Приятная женщина, просто красавица для ее возраста. И она не мошенница. То есть, действительно обладает неоспоримыми способностями. Вестерн утверждает, что некоторые люди-медиумы действительно могут открыть на короткое время канал в вэмо. Но все это так неопределенно и не имеет под собой никакой точной научной базы, что результаты редко стоят потраченных на это усилий и денег. У меня нет намерения продолжать пользоваться ее услугами. Да и «Медиумом» я больше не интересуюсь. Одним словом, покойники перестали представлять для меня какой-либо интерес.
Могу поспорить, что это именно так, подумал Карфакс, поглаживая в кармане диктофон.
Завтра он отнесет его в лабораторию агентства «Форчун и Торндайк», где голос этого мужчины сравнят с голосом Лиффлона. Они будут, разумеется, похожи, поскольку гортань и ротовая полость одна и та же. Но если мозг Лиффлона занят эмсом, то ритм речи и ее словарный состав должны отличаться. А что можно будет предпринять после того, как будут получены обнадеживающие результаты? Полиция не сможет арестовать Лиффлона на основе таких улик. В любом случае, окружной прокурор не решится возбудить дело против него. А если даже и попытается, то никакой судья не допустит, чтобы оно долго длилось...
Лиффлон, безусловно, не является единственным примером переселения душ. Нельзя ли отыскать других и провести аналогичную голосовую экспертизу? Если представить в руки полиции достаточное число подобных случаев, она обязана будет что-либо предпринять. Хотя... Кто поверит, что такое возможно?
Дело казалось безнадежным. Но Карфакс не намеревался отступать.
Что, если существует какой-то способ продемонстрировать, даже самым недоверчивым, что в человека может вселиться кто-то другой? Что, если захватчика можно будет изгнать и взять показания у первоначального владельца тела? Если научными методами можно переселить разум, то почему таким же образом нельзя избавиться от него?
Трудность заключалась в том, что Вестерн располагал монополией на единственное устройство, которое могло бы это сделать... если вообще могло.
— Ну что ж, мистер Чайлд, — сказал Лиффлон, ставя на стол пустую рюмку. — Уже поздно, и если вы считаете, что необходимо проверить все вокруг дома, то самое время это сделать. Когда выйдете, можете закрыть дверь и активировать сторожевую сигнализацию — она включается за драпировкой у входной двери. Если что-то найдете, поставьте меня в известность, не найдете ничего — не беспокойте. Я, наверное, уже усну к тому времени, пока вы закончите свою работу.
Карфакс поднялся.
— Это займет не больше десяти минут. Спокойной ночи.
Патриция встала и потянулась. Лиффлон посмотрел на нее с нескрываемым восхищением.
— Я тоже устала, — сказала миссис Бронски. — Если не возражаете, мистер Лиффлон, я возьму с собой рюмочку...
— А разве я когда-нибудь возражал?
— Нет, конечно же, нет, — быстро ответила она. — Но я всегда спрашиваю, не так ли?
Лиффлон что-то хмыкнул. Миссис Бронски налила себе огромный бокал крепкого виски, бросила в него кубик льда и, покачивая бедрами, выплыла из комнаты.
Карфакс вышел через входную дверь на крыльцо и спустился к подъездной дорожке. Все вокруг было ярко освещено, но он нащупал в кармане маленький фонарик для обследования темных закоулков, прошел по дорожке к воротам, повернул вдоль стены налево, обходя каждый куст и каждое дерево. Обход занял 15 минут, а не 10, как он обещал.
Гараж позади дома тоже надо было осмотреть. Карфакс посветил фонариком в окно, но ничего особого не увидел, кроме двух автомобилей («Загроса» и «Бенца»), нескольких верстаков и полок для инструментов. Наверное, это Йохана поставил сюда «Загрос». Теперь он, видимо, спит. По крайней мере, лежит в постели в квартирке под гаражом.
В принципе, осмотр был чисто формальным, поскольку Карфакс не рассчитывал на встречу с какими-либо ворами. Он просто хотел запечатлеть в уме окрестности дома на всякий случай — мало ли что ждет их в будущем.
Во двор проникнуть было совсем не трудно. Стена имела в высоту всего три метра, и можно было запросто, подпрыгнув, подтянуться на руках. Три слоя колючей проволоки сверху не спасали — по словам миссис Бронски, к проволоке сторожевая сигнализация подключена не была. Дом и гараж были оборудованы сигнализацией, но взломщики, проникшие в дом три года назад, сумели ее обойти, а новую сигнализацию Лиффлон не удосужился установить. В монотонную жизнь робкого человека эта кража внесла какое-то оживление, и в течение многих недель после этого он поднимался среди ночи и бродил по дому с револьвером в руке, надеясь, по-видимому, что сможет застрелить грабителя и дать таким образом выход подавляемому желанию совершить какое-нибудь насилие. Это, однако, было выводом Карфакса, а не миссис Бронски. Он предположил, что полная подчиненность Лиффлона матери, возможно, стала причиной неосознанной (а, может быть, и сознательной) обиды или ненависти. Он был слишком угнетен, чтобы выразить словами свою враждебность, но должен был возненавидеть свою мать и, скорее всего, хотел выместить это на ком-либо, чья смерть не повлекла бы ответственности перед законом.