Терпеливо дожидаясь полного исчезновения машин, Женька топчется у пешеходного перехода. Самостоятельная-то – да.
Но страшновато.
Впрочем, дорогу Женя так и не переходит. Хохот резвящейся на детской площадке ребятни заставляет ее обернуться, и Женька видит папу, не спеша поднимающегося в их подъезд. Восторгом можно захлебнуться. Папа! Утром! Уже вернулся с работы! Сюрприз для них с мамой! Нескольких секунд оказывается достаточно, чтобы промчаться сквозь сквер, да и папа отчего-то замирает на последней ступени. Женька звонко вопит в папину спину приветствие, громкостью выплескивает мешанину своих эмоций: облегчение, радость, надежду и привычную тревогу за маму.
От крика папа вздрагивает и оборачивается к дочери. Его улыбка напоминает гримасу: папа зачем-то перекосил лицо. Да еще странно склонил голову к левому уху.
Неожиданно для самой себя Женька переходит на шепот.
– Пап, ты чего так рано? Пап, ты какой-то стра…
Женька не договаривает, ошарашенная тем, что видит в папиных глазах.
Боль.
Растерянность.
Страх.
Папа переминается с ноги на ногу – как будто передумал идти домой или вообще забыл, куда шел.
– Пап, пойдем к маме!
Желая развеять папино наваждение, Женька протягивает руку, чтобы как следует встряхнуть его за плечо.
Кончики ее пальцев осознают безжизненность папиной правой руки (ощущение человеческого тела, превратившегося в прохладную обездвиженную плеть, Женя запомнит на всю свою жизнь).
Женька шепчет почти беззвучно:
– К маме. Нам надо к маме. Пойдем.
Потом папа сидит на кухне: голова откинута на стену, из глотки вырывается жутковатое мычание. Мама – на коленях перед ним, растирает скрюченные папины пальцы, бормочет что-то успокаивающе бодрое. Безуспешно пытается перелить в папу свою силу и жизнь.
Врачи скорой помощи: две невысокие строгие женщины и молодой парень, наверное, водитель машины.
Испуганный сосед с верхнего этажа. Помогает спустить папу вниз, прямо на стуле.
Захлопнувшаяся за ними входная дверь.
Тишина пустой квартиры разрывает уши.
За пару секунд до одиночества Женька еще раз встречается с папой глазами. Не находит даже тени своего отца в зрачках испуганного слабого мужчины.
Женька отлично знает, что произошло.
Сегодня на улице она своим громким криком сломала папу.
Глава 4. …Натальей Михайловной
Наталья Михайловна выравнивает стопку справочников, сдвигает их в дальний левый угол стола. Не спеша проходит через кабинет к окну, раздвигает шторы, открывает форточку. Выпрямляет спину. Морщится от ворвавшегося в помещение гула машин и внезапной ломоты в правом плече.
Срочно выдыхай раздражение.
Ты выбрала эту работу еще тридцать лет назад. По велению сердца и против официальных устремлений сообщества. Преуспела. Даже превратилась в легенду, ценную новость сарафанного радио.
Просто продолжай соответствовать имиджу. И спрячь личное, пожалуйста. Правда в том, что врач обязан быть актером. От степени достоверности выбранной маски зависит успех их выздоровления. Почему только рано или поздно начинаешь презирать этих наивных испуганных «их»? Презираешь, но лечишь. Чье спасение надеешься обрести? Ладно, не отвечай.
Наталья Михайловна снова садится напротив пациентки. Стирает ребром ладони невидимую пыль с поверхности стола.
Так или иначе, а прием пора начинать.
Она поднимает взгляд на грузную потную женщину, нервно ерзающую напротив. Чуть больше тридцати. Располнела после поздних долгожданных родов, в форму никак не возвращается – наверняка подсознательно гордится своими телесами, отметиной успешного таки материнства. Приходит уже четвертый раз, а все никак не запомнит элементарные правила: не паниковать, не злоупотреблять жаропонижающими, четко описывать симптомы, не впихивать при первом чихе в малыша иммуномодуляторы… Не писать по выходным и после двадцати одного.
Не переходить границы между врачом и пациентом.
Нет смысла любить объекты врачевания – это не друзья и не родственники. Впрочем, НЕ любить их – тоже лишено разумности. Ты способна повернуть вспять большинство болезней: бесконечные часы штудирования справочников даром не прошли – препарат угадывается часто. Разве это не повод симпатизировать гонцу, демонстрирующему добрую весть? Что тебя злит? А может быть… ты… им…