— Хоть бы пронесло!.. — шепчет побелевшими губами Лешка.
Мы затаиваем дыхание. Потоптавшись в нерешительности на месте и обведя взглядом выстроенные команды, Девочка в сопровождении нескольких конвоиров подходит к нам.
— Майне коммандо… — мелодичным девичьим голоском утверждает он свой окончательный выбор и, со свойственной ему подкупающей обворожительной улыбкой, добавляет: — Зер гут! Прима коммандо![11]
— А все Яшка! Накаркал проклятый Колдун! — злобно шипит сзади Лешка. — Ну, держитесь теперь, мужики! Будет нам сегодня! Это уж как есть!
Начинается распределение по участкам. Поскрипывая деревянными колодками на мерзлом снегу, выкликнутые команды одна за другой выводятся за проволоку на дорогу и, сопровождаемые конвоем, отправляются в свой нелегкий повседневный путь. На очереди мы.
— Ма-а-рш! — надрываясь, визжит Девочка.
Скрепя сердце мы трогаемся с места и только тут, при выходе из ворот, внезапно замечаем приспущенные траурные знамена над притихшими немецкими палатками.
— Гли-кося, и впрямь поминки! — с детским простодушием изумляется Кандалакша. — Выходит, не сбрехал шахтер. Все, как есть, по ево сходится. Вот и с флагами тоже.
Эти неоспоримые доказательства общегосударственного национального немецкого траура производят на нас неизгладимое впечатление. При виде их мы словно перерождаемся и забываем обо всем, что нас ожидает. Радость и ликование охватывают и преображают нас. Мы заметно приободряемся, лица наши невольно светлеют и оживляются, в глазах вспыхивают какие-то огоньки, и все мы становимся буквально неузнаваемыми. Куда только подевались все страхи и тревоги дня?! Их словно никогда и не бывало. Словно не было никогда и ни кошмарного, как сон, плена, этого поистине земного ада, и ни этих неотвязных повседневных страхов за свою вот-вот готовую оборваться жизнь… И нам теперь действительно ничего не страшно, и все-то на свете трын-трава. Догадавшись о причине изменения в нашем состоянии, немцы приходят в неистовую ярость и самым решительным образом немедля отрезвляют нас.
— Шнеллер, шнеллер![12] — с остервенением набрасываются они на нас и, не давая опомниться, руганью и прикладами гонят нас вперед, вдогонку за скрывшимися за лесным поворотом командами. Вместе с другими конвоирами усердствует в избиении и Девочка.
Осыпаемые градом убийственных ударов, еле передвигая отекшие, не единожды помороженные ноги, мы, выбиваясь из последних сил, спешим догнать далеко ушедшие вперед команды и, только догнав наконец-таки их, укорачиваем свой шаг.
— Теперь можно и передохнуть, — решаем мы про себя. — Надо беречь силы. Кто его знает, что еще нас ждет сегодня? Немцы-то, похоже, совсем озверели. От них всего ждать можно.
У прячущегося под кронами хвойных деревьев бельгийского лагеря, названного так в честь первопоселенцев, позже заселенного, помимо бельгийских, также немецкими, австрийскими, польскими, чешскими мастерами-тодтовцами[13], мобилизованными на строительство дороги, колонну останавливают. Здесь к каждой команде придается по несколько тодтовцев, наделенных правами и ответственностью в отношении к заключенным едва ли не наравне с самим конвоем и, в большинстве своем, не менее злобно к нам настроенных. Теперь мы будем находиться и под их неусыпным наблюдением, и нас станет сопровождать почти вдвое больше дозорных. Этого более чем достаточно, чтобы мы даже не помышляли о побеге. Но напрасны опасения немцев. В Финляндии сама природа явно против нас, она устраняет всякую возможность побега. И хотя такие попытки все же не раз предпринимались, не было ни одного случая, чтобы они удавались. Глубокие по пояс снега и незнание местности являются для нас совершенно непреодолимой преградой. Да и далеко ли уйдешь с нашими-то силами и ногами? Лыжники обложат каждого отважившегося на этот поступок безумца не далее чем на третьем-пятом километре, и тогда — неминуемые изуверские истязания, длительная выстойка без еды и теплой одежды в продуваемом всеми ветрами проволочном тамбуре меж двойных ворот, нередко заканчивающаяся полным окоченением, а затем, если все же выстоял и остался живым, — зачислением в штрафную команду, уже само пребывание в которой, по существу, равносильно неминуемой и только растянутой во времени смерти, или же расстрелом.
13
Мастера-тодтовцы — специалисты и квалифицированные рабочие немецкой военизированной строительной организации Тодта.