18 ноября 1942 года на минах,
установленных подводной лодкой Л-3
(командир Грищенко), у острова Уте
в финских шхерах подорвался немецкий
транспорт «Гинденбург» в 7850 тонн
водоизмещения…
14 ноября 1942 года нас, тысячу военнопленных, гитлеровцы загнали в Данциге (Гданьске) на транспорт «Гинденбург», который в ночь на 15 ноября в сопровождении конвоя покинул порт.
На первых порах плавание проходило относительно спокойно, корабль продолжал рейс без каких-либо происшествий, но к концу пути Балтика показала-таки свой норов — море не на шутку разыгралось. Начался неистовый шторм. Вздымаемый невиданными валами корабль то взмывал носом к затянутым рваными тучами небесам, то зарывался в глубь разъяренных вод, которые, накрывая судно, беспрепятственно перекатывались по всей его палубе. Крохотные суденышки сопровождения то проваливались вместе с мачтами меж валами и казались временами окончательно и навсегда исчезнувшими, накрываемые взбешенной водой, то снова появлялись на глазах, вскарабкиваясь на гребень очередного вала и рисуясь на нем, как на поднятой вверх ладони.
Лишь немногим из нас удавалось в эти часы держаться на ногах, большинство едва подавало признаки жизни, полуживыми перекатываясь по нарам и днищу корабля.
К вечеру 17 ноября[6] шторм стал спадать. Море еще вздымало вокруг чудовищные свинцово-пепельные валы, но ветер уже заметно стихал, небо прояснялось, конвойные суда, скрываемые до этого холмами вздыбленной воды, теперь все чаще были на виду, да и сам корабль заметно меньше раскачивался и кренился. Измученные бешеной балтийской встряской, мы стали понемногу приходить в себя.
В сумерках, когда темнота начала окутывать караван и скрадывать очертания судов, всех нас неожиданно повыгоняли из трюмов, якобы за получением пищи. И тут мгновенно проносится панический слух: экипажем замечена вблизи неизвестная подводная лодка, поэтому немцы специально выгнали нас наверх, чтобы продемонстрировать, что на корабле находятся пленные, и тем самым спасти судно. К тому же все конвоиры и члены экипажа имели на себе спасательные пояса и проявляли явную нервозность. Кроме того, перед самой отправкой из концлагеря Хаммерштейн среди пленных ходили упорные слухи, что потоплено не одно немецкое судно и что такой же вот транспорт, вышедший из Данцига двумя днями раньше, пущен на дно. Продержав нас наверху треть часа, немцы согнали всех пленных вниз, так и не выдав обещанного довольствия. По две картофелины на каждую душу мы получили позднее.
Обосновавшись на самом днище «Гинденбурга» на лежку, я не переставал размышлять о том, что следует предпринять на случай возможной катастрофы нашего судна.
— Главное — не растеряться, — убеждал я себя, — не поддаться возникшей панике и, чего бы это ни стоило, держать себя в руках…
Этим, мне думается, был занят в тот момент не только я, но каждый, кто находился в те тревожные часы на борту корабля. Я почти забылся в тревожном полусне, как вдруг раздался чудовищный взрыв, от которого едва не лопаются ушные перепонки, осыпается с корпуса старая краска, мгновенно гаснет свет и смолкает гул судовых двигателей. Какая-то дьявольская сила подбрасывает и сотрясает корабль. А из-за тонкой переборки, отделяющей наш отсек от машинного отделения, до слуха доносится леденящий кровь обвальный рев низвергающейся внутрь забортной морской воды.
Вот оно, то худшее, о чем не хотелось думать, но думалось!.. Сломя голову бросаюсь в слепую тьму по заранее намеченному пути. На бегу успеваю уловить, как воцарившаяся было мертвая тишина точно взрывается суетливой беготней, отрывистыми немецкими выкриками и командами, беспорядочными орудийными выстрелами, сразу же подхваченными всеми судами охранения, глухими взрывами противолодочных глубинных бомб.
Мне все-таки удается в кромешной тьме одним из первых добраться до железных скоб на отвесной стенке и прочно ухватиться за них. С великим трудом я начинаю взбираться по ним выше. На ногах у меня тотчас же виснет непомерный груз из нескольких явно обезумевших и готовых на все людей. Кто-то пытается карабкаться даже по мне. Пальцы моих рук полураздавлены деревянными колодками опередивших меня людей. А в дремучей темноте подо мной творится что-то поистине невообразимое: там идет настоящий бой за эти вот самые скобы, ведущие наверх. Пробираясь вслепую выше, я не перестаю по-прежнему чутко прислушиваться к происходящему вверху и на море. А там — все тот же грохот кованых сапог по палубному железу, те же смахивающие на собачий лай отрывистые команды, те же, только отдалившиеся, взрывы глубинных бомб. Умолкла лишь орудийная стрельба, но все так же слышен лязг переволакиваемых по палубе стальных тросов.
6
По моему мнению, «Гинденбург» подорвался не 18-го, а поздним вечером 17 ноября 1942 года.