- Посылать только достигших восемнадцатилетнего возраста и прошедших курсы военного обучения, - сказал Зайченко.
- Ясно, - кивнул Алексей.
- Нет, не ясно! - встал с места Стрельцов. - Во имя чего?
- Не понял, - обернулся к нему Алексей.
- Во имя чего должны умереть сотни, тысячи юношей? - шагнул вперед Стрельцов. - Ради кого должны сложить головы? - Оглядел притихших на скамьях ребят и проникновенно сказал: - Это ведь очень страшно - умереть, еще не начав жить. Ваш порыв прекрасен, пока он только порыв! Но там вам придется убивать людей. Понимаете: убивать! И вас будут убивать тоже. Во имя чего?
Стрельцов откинул со лба волосы и обернулся к Алексею:
- Где ваш революционный гуманизм?
- Вы бы проще как-нибудь... - угрюмо сказал Алексей. - Непонятно говорите.
- Могу упростить, - снисходительно улыбнулся Стрельцов. - Большевики сражаются с оружием в руках за свои идеи? Понимаю! Но зачем проливать кровь молодых, которые даже не осознают, за что их толкают на смерть?
Стрельцов замолчал, ожидая ответа. И в наступившей тишине раздался возбужденный голос Степана:
- Горбатого лепит!
- Факт! - поддержал его Санька.
Тишина вдруг раскололась свистом, топотом ног, криками: "Долой!", "Правильно говорит!", "В шею!", "Дайте высказаться!", "Гони контру!".
Кто-то вскочил на скамейку, где-то опрокинули кресло, Колыванов яростно стучал кружкой по чайнику и надрывался:
- Тихо! Сядьте на места! Степан, сядь, говорю!..
- Не сяду! - огрызнулся Степан.
Он пробивался к Стрельцову, его не пускали, Степан вырывался и опять лез по скамейкам вперед.
Рядом со Стрельцовым встал юноша в стетсоновке, снял очки и сунул в карман.
- А ну, тихо!.. - стукнул кулаком по столу Зайченко.
Чайник подпрыгнул, кружка покатилась и упала. И снова все притихли, таким громким был его голос.
Зайченко потер горло ладонью, поднял с пола кружку и тихо сказал:
- Садитесь и не орите.
Колыванов дождался, когда все рассядутся по местам, и обернулся к Стрельцову:
- Вы мне вот что скажите: кадетишки да юнкера сопливые понимали, за что они в семнадцатом году на рабочих с винтовками перли?
- В кадетском корпусе не обучался, - высокомерно пожал плечами Стрельцов.
- Понимали! - усмехнулся Колыванов. - Дураков нет за чужого дядю под пулю лезть! Мы тоже понимаем! Не маленькие!.. - Помолчал, посмотрел на знакомые лица сидящих перед ним ребят, потом негромко сказал: - Умирать, конечно, неохота... Но все равно от пули бегать не будем. И вы нас не пугайте! Пуганые.
И спросил:
- Так или нет?
Кто встал первым, Алексей не заметил. Ему показалось, что встала вся рабочая застава разом. Как по тревоге. И в ладоши хлопали, как стреляют залпом. Коротко и жестко. А глаза у всех!..
Алексей посмотрел в сторону и увидел, что Зайченко тоже стоит. Навытяжку. Как перед строем.
Когда все молча расселись по местам, Алексей охрипшим вдруг голосом сказал:
- С этим вопросом полная ясность.
- Я остаюсь при своем мнении! - выкрикнул Стрельцов. - Прошу занести в протокол.
- Это сколько угодно! - Алексей кивнул Насте. - Запиши... Откашлялся в кулак и перебрал листочки с записями. - Пошли дальше. Как известно, отдельные рабочие Союза объединились в Российский Коммунистический Союз молодежи. Это, товарищи, уже не мечта, а свершившийся факт! Мы призываем объединиться всех, кто еще не вошел в наш Союз. В объединении наша сила, товарищи!
- Правильно! - крикнул со своего места Горовский.
На него удивленно оглянулись, он протолкался вперед и повторил:
- Правильно! Но при чем здесь партия большевиков?
- Что, что?.. - не сразу понял его Алексей.
- Я спрашиваю: почему объединением молодежи занимаются большевики? взмахнул зажатой в кулаке фуражкой Горовский. - Мы - самостоятельная организация, нам не нужно партии!
- Вы кидаетесь громкими фразами об объединении молодежи, а на деле объединяетесь с большевиками! - поддержал его Стрельцов.
Алексей посмотрел на него, на Горовского и спросил:
- А вы сами, извините, к какой партии принадлежите?
Стрельцов на секунду замешкался, потом быстро ответил:
- Я - внепартийный социалист.
Все примолкли, озадаченные: с одной стороны - социалист, с другой вне партии, - а Зайченко засмеялся. Оказалось, что смеяться он умеет так же, как кричать. Только тогда все затихают, а тут смеются вместе с ним. И удержаться невозможно!
- Не вижу ничего смешного! - возмутился Стрельцов. - Молодость - вот наша единственная партийность!
- А если состаритесь? - спросил Зайченко.
Он уже не смеялся. Глубоко посаженные глаза холодно поблескивали, резче обозначались скулы.
- Словоблудием занимаетесь, господин внепартийный социалист, - в упор посмотрел он на Стрельцова. - А у нас на это - ни охоты, ни времени нет.
- Это не аргументы! - задиристо вскинул голову Стрельцов. - В слабости своей расписываетесь? Спорьте, доказывайте!
- А чего доказывать? - искренне удивился Алексей. - Рабочая молодежь шла, идет и будет идти вместе с большевиками. И спорить не о чем!
- А мы поспорим! - отбросил со лба прядь волос Стрельцов. - Вот послушайте, что скажет ваш рабочий товарищ!
Он повернулся к дверям и кивнул, приглашая Кузьму.
Ни на кого не глядя, Кузьма пробрался между рядами. Сидящие зашумели, кто-то встал, чтобы лучше видеть.
- Ну, Кузя... - задохнулся Степан и, не находя слов, постучал костяшками сжатых в кулак пальцев по голове.
- Почем купили? - закричал Санька и оглушительно свистнул.
- Тихо! - негромко, как Зайченко, сказал Алексей.
Кузьма встал рядом со Стрельцовым, глядел в пол и молчал.
- Говорите, Кузьма... - подбодрил его Стрельцов.
Кузьма глотнул воздух и едва слышно сказал.
- Мы, рабочая молодежь...
- Громче! - потребовали из рядов.
Теперь почти все поднялись со своих мест, и стало так тихо, что слышно было, как Зайченко барабанит по столу кончиками пальцев.
- Мы, рабочая молодежь, считаем, - чуть громче проговорил Кузьма, считаем себя вправе бороться за свою подлинную независимость. Пролетарскому юношеству не нужно партий...
Кузьма остановился и вытер пот со лба.