Вот и получается как-то так, что из нашего нынешнего прошлое порой кажется вымыслом, легендой, а из того прошлого наше нынешнее — фантазией. Ну, в самом деле, от лаптей в космос при жизни одного поколения — не согласуется вроде, не стыкуется. Появилась в беге времен и смене событий некая неизвестная ранее сила, деяния которой очевидны и разумом объяснимы, а сполна в пределах ума и чувства все не укладывается. Веришь, факты — вот они, но, как подумать, неожиданно все, чересчур быстро, глазами углядеть не успеваешь, в мыслях уложить до полного порядка.
Был я в селе, в досужные часы размышлял об этом. К случаю вспомнил Астаха и решил записать некоторые истории. Не какой-то практической пользы ради, для души, как говорится, — ей, слыхать, как попьет из истока, здоровья прибавляется. Между прочим, иногда думается — не будь там, в давнем прошлом, игры воображения, того же сочинительства песен и частушек для гармонистов, не написал бы я ни этих строк, ни вообще каких-либо других…
Сосед Астах, ширококостный, худой, с постоянно любопытствующими, но в то же время печальными глазами, любитель рассказывать самые невероятные истории, пояснял:
— Вот говорят про меня — вру… Брешут! Мужик — он как жук, весь день в земле копается. Ну, понятно, я тоже. А после ужина сяду на приступок крыльца, прижмурюсь — как бес какой под ребро: «Э-э, пойдем, покажу чего…» И вижу… всякое, чего ни попало — людей, случаи там, края разные. Другим оно не является, хотя бы вот бабе моей и ребятне, а я дивуюсь… Так потом, когда рассказываю, я вру или кто?
Мужики намекали:
— Голова у тебя, может, того… А? В кружении…
— Голову я себе не в лавке покупал, — отрезал Астах. — В лавке обхитрить могут, а тут натурально.
— Да ладно, ври, — соглашались мужики. — Нам такое дело не убыточно, а от скуки ничего…
Сидели мужики на завалинке, дымили самосадом. Когда в таких случаях кто шел мимо и спрашивал, что делают, ему отвечали: «Лапти сушим». На этот раз, после всяческого другого, съехали на балачки об одной жительнице села, Дуське, — ведьма или не ведьма?
— Ведьма, — решительно сказал Астах. — На помеле подлетывает.
— Может, глазом дурная, наговором скотину портит?
— Этого она не любит, нравом обходительная.
— А откуда знаешь, что на помеле летает?
— Помогал.
— Это как же?
— Было дело… вечером зашел к ней угольками разжиться, своя баба не уберегла на загнетке. Ну, сперва тары-бары, тем более ее мужик на выпивке застрял где-то. Потом она и говорит: «Я, Астах, весь день за кроснами сидела, чтой-то во мне все жилочки застоялись. На помеле вот полетать хочу, промяться малость. Угольков ты потом возьмешь, а покамест вьюшки закрой за мной, чтобы хата не выстуживалась, а как шумну из трубы, опять впустишь». Да на помело хоп верхом — улетела. Сижу, думаю — исхитрилась баба, мне бы так-то, сноровисто с делами справлялся бы… Ну, не так долго летала, слышу — зашурхало в трубе, вернулась, значит. Я, по уговору, вьюшки отслонил — не вылезает. Мне ж домой пора, спрашиваю — ты чего там, Дуська, подшиблась али что? Так она и говорит: «Ох, нынче на верхотуре и студено, иззябла я совсем. Сейчас вылезу, только отогреться надо малость».
Подумал Астах, добавил:
— Он, мороз, никому спуску не дает, хоть бы и ведьме. Вот по лету балакаем, а у меня валенки на уме — думаю, подшить бы, так где его, черта, время, возьмешь.
Кто-то рассказал об этой истории Дуське, при встрече с Астахом та накинулась на него:
— Седым, Астах, делаешься, а все брех разводишь. Не стыдно тебе, анафемская душа, поклеп на меня класть?
Астах горестно вздохнул:
— Дуреха ты, Дуська, нашла из чего свару заводить. Я ведь что расскажу, все обратной стороной выворачивают. Ты вот хоть сама теперь говори, что ведьма, — никакой тебе веры не будет, все в смех пойдет…
Из мужиков, правду сказать, тоже не все тороваты да подъемисты. Был у нас такой на селе, крикни в ухо: «Хата горит!» — так он не сразу всполошится, поясницу или затылок раз пять поскребет. Астах про него придумку рассказывал:
— Говорят Карпу — слышь, на станции деньги даром дают. В шапку или в полу насыпают… Ну, воскресенье было, Карп после яишницы разморился, думает: до станции оно три версты, пока доколдыбаешь, а там уже другие стабунятся, в затылок стоя, ноги намнешь… Погодить надобно, раз даром дают, так на всех припасли… Солнце на полдень вскатилось, все опять же думает, на боку лежа: жарища эка, на небе не иначе баню топят, холодка бы погодить, идти способнее будет… А вечерять стало, опять свое соображение — оно, дескать, придешь, а там закрылось все, вот завтра встану, толченки с маслом поем да прямым ходом туда… Так и не собрался, потому — три версты все же, вот кабы поближе…