Кунигунда прижалась к Кудашеву:
– Да, Джон, да. Да, мой любимый!
Дорога, наконец, освободилась. Автомобили двинулись. Вскоре свернули с пыльной дороги на улочку немецкого посёлка, надёжно покрытую добротной каменной брусчаткой. Глинобитные мазанки и полуразрушенные дувалы сменились аккуратными одноэтажными домиками «фервахт» и яблоневыми садами. У этого маленького посёлка не было имени собственного, как у посёлков русских на севере Персии. Он был просто «немецким».
Глава ХI
Диагноз – «энцефалит». Цена «Плана мобилизации». Снова генерал-майор Уилфред Маллессон. Тайна «гулак-хана» Большого базара. Месть Матери-Нагайны.
В тот же день – июля, 30 дня, 1912 г. Исфахан.
В просторную детскую спальню на втором этаже дома старшины немецкой общины в Исфахане леди Кунигунда Баррат и Кудашев поднимались под «Отче наш» на немецком в лютеранском богослужении.
– Unser Vater in dem Himmel! – возглашал молодой сильный голос.
– Unser Vater in dem Himmel! – отвечал стройный хор, в котором угадывались голоса как взрослых, так и детей.
– Dein Name werde geheiligt. Dein Reich komme. Deine Wille geschehe auf Erde wie im Himmel.
Unser t;glich Brot gib uns heute.
Und vergib uns unsere Schulden, wie wir unsern Schuldigern vergeben.
Und f;hre uns nicht in Versuchung, sondern erl;se uns von dem ;bel.
Denn dein ist das Reich und die Kraft und die Herrlichkeit in Ewigkeit.
Amen.
– Амен! – ответил хор.
В спальне четыре кровати. Три – детские, четвертая для взрослого. На ней в постели белоснежного белья, украшенного голубыми шёлковыми ручной вышивки васильками, юноша. Подросток.
У кровати стоят двое мужчин. Оба в чёрных парах, оба с белыми воротничками из-под сюртуков. В руках одного из них книга с простым без затей крестом на обложке – Библия. Это пастор. Второй со стетоскопом в одной руке и карманными часами в другой. Это врач. Фон Пенк называл его – доктор Краузе.
На коленях женщина. Фрау Марта фон Пенк. Она плачет, уткнувшись лицом в край подушки. Пытается своими руками согреть холодные руки своего сына.
Кунигунда подходит ближе к кровати, смотрит на больного. Знает его ещё с зимы. Наследник фон Пенка. Иосиф. Иосиф Прекрасный. Умирающий Иосиф.
Матово белое лицо. Синие полураскрытые губы. Дыхание почти не прослушивается. Восковые неподвижные руки поверх одеяла. Светлые давно не стриженые волосы, непокорный вихор, светлые ресницы и брови.
Тяжёлое зрелище. Кунигунда вспомнила лицо своего брата в беспамятстве в тяжёлом малярийном бреду. Тут же в сознании на миг всплыло и исчезло обезображённое лицо отца…
Из глаз Кунигунды брызнули слёзы. Она, не в силах сдержать себя, громко в голос зарыдала. Одна из женщин, находившихся у постели больного, поддержала Кунигунду.
– Гретхен, проводи фройляйн в умывальник, успокой её! – приказал фон Пенк служанке.
Они ушли.
– Что нового? – спросил фон Пенк у врача.
Доктор Краузе беспомощно развел руками.
– Медицина ещё не имеет противоядия от клещей! Пульс сорок четыре…
В разговор вступил пастор:
– Мужайтесь, Вольфганг!
Фон Пенк взорвался:
– Я только и делаю, что мужаюсь! Дальше некуда. Если можете, отдайте ему моё сердце, если нет – убирайтесь!
Кудашев сделал шаг к кровати. Те три минуты, что он провёл в этой спальне, его мозг старательно, слово за словом поднимал из глубин памяти и воспроизводил всё, что он читал о клещах и энцефалите в бесчисленных справочниках, энциклопедиях, лекциях и журнальных публикациях.
Круто повернулся к фон Пенку. Крепко взял его за руку. Спросил, глядя в его глаза:
– Если меня привезли для оказания помощи больному, я готов! Только напоминаю вам: я – биолог, не врач! Но у нас мало времени. Если доверяете – жду команды!
– Да! Да, доктор Джон! Работайте. Спасите Иосифа, сохраните мне сына!
Кудашев был рядом с больным. Приложил два пальца к сонной артерии, считал слабый пульс. Окликнул врача, собиравшегося покинуть спальню:
Уважаемый доктор Краузе! Вернитесь! Действительно, пульс сорок четыре. Не обижайтесь на Вольфганга. Давайте работать вместе. Мы не дадим Иосифу умереть!
Краузе поспешил вернуться.
В сущности, это был просто пожилой человек, смертельно боящийся фон Пенка, которого в сами немцы в слободе за глаза с оглядкой звали «Der tollw;tige Stier» – «Бешеным быком»!