Кудашев слушал рассказ Музаффара, словно окаменев всем своим существом и внешне, и внутренне. Молчал. Молчал и тогда, когда сипай закончил говорить. Очнулся от прикосновения. Джамшид-баба взял из рук Кудашева стальную колючку, принялся её рассматривать.
Кудашев пришёл в себя, протянул за колючкой руку. Она не должна потеряться. Вещественное доказательство. К сожалению, не имеющая юридической силы. Не доказать, что была извлечена из определённого места в определённое время!
– Ты свинья! – громко сказал Музаффару на хинди Джамшид-баба. – Трус! Твоя жизнь предателя никчёмна. Подумаешь, посидел бы в зиндане неделю. По приезду доктор Джон тебя вытащил бы. Как теперь докажешь, что колючка была в потнике? Как изобличим убийцу?!
Попытался своей палкой ударить Музаффара.
Александр Георгиевич понял речь Джамшид-баба. Остановил его руку.
– Смотрите, доктор Джон, – Джамшид-баба обратил внимание Кудашева на колючку. – Клеймо!
Кудашев поднёс «чеснок» к глазам. У основания одного из шипов ясно читалась та же выбитая в стали литера, что была и на сломанной подкове. «Зет»!
Это что за «чёрная метка»? Снова «визитная карточка» Клауса Пенка?!
Хотел задать вопрос Музаффару, но сипай исчез, как будто его и не было во дворе усадьбы.
Новый стук в ворота. Новый посетитель – сам старый знакомый Клаус Пенк собственной персоной. Без «гутен таг» задал вопрос Кудашеву:
– Не желаете прокатиться, доктор Джон? В предгорье хорошо по осени. Разговор есть. Ваши кони в норме?
– Кони не мои, семейства Барратов. Они в норме. Фюнф минут, герр оберст. Я переоденусь. Джамшид-баба, распорядитесь насчёт гнедого!
***
Кудашев в своей спальне не задержался. Сменил куртку, сунул за спину под брючный ремень револьвер. Попробовал выхватить, ощутил задержку, поморщился, поправил. Ремень цепляется за барабан. Браунинг был бы лучше! Ладно, что есть, то есть.
Проехав по тракту на Кум, свернули в предгорье. Кудашев вспомнил свою первую прогулку верхом вместе с Кунигундой по этой же тропе в горы. В июле тринадцатого дня. Совсем недавно. С сегодняшнего дня о ней останутся только воспоминания, да этот жеребец без имени. Этот день тринадцатого июля Кудашеву не забыть никогда. День рождения взаимных чувств, которые уже можно, не стесняясь самого себя, назвать любовью.
Прошлую прогулку испортил Клаус Пенк. Правда, тогда его называли господином полковником Вольфгангом фон Пенком.
Не забыть и день следующий, четырнадцатого июля, день варварского убийства отца Уны – полковника Гай Генри Баррата.
Как не забыть восемнадцатое сентября, не забыть смерть Владимира Михайловича Гагринского – Саймона Котович, погибшего под копытами шестёрки жеребцов почтовой кареты.
И уж никак не забыть день сегодняшний, день известия о смерти Кунигунды, погибщей под крупом жеребца, взбесившегося от уколов стальной колючки под седельным вальтрапом. Колючки с клеймом «Z»! Кудашев не забыл: на месте гибели полковника Баррата был обнаружен обломок подковы с клеймом «S». "Sollingen", или "Zollingen" - пишут и так, и так. Германия! И уж совсем не забыть зажатые в руке мёртвого Гагринского пять немецких марок серебром с рельефным портретом в профиль Германского Кайзера.
Сомнений нет – звенья одной цепи, ведущей к организатору преступлений – Клаусу Пенку, лейтенанту цур Зее, числившегося в команде лёгкого крейсера «Кенигсберг» по июль 1907-го года, объявленного в розыск портовой полицией Данцига, упрятанного военной германской контрразведкой в Персии. Подлогом переменившего своё имя Клаус Пенк, на более благозвучное Вольфганг фон Пенк. Присвоившего себе звание «оберст» и выдвинувшегося на торговле оружием и опиумом в старшины немецкой слободы Исфахана! Чьи амбиции верноподданного Кайзера во исполнение идеи «Натиска на Восток» подкреплены одним – грубой силой и внушаемым страхом смерти! Пора остановить зарвавшегося преступника. Невозможно решением суда, возможно пулей английского револьвера. «Веблей и Скотт» самый подходящий инструмент для возмездия!