Теперь всё. Можно уходить. Через сад, через дувал. Потом вдоль ручья, укрываясь за кустами боярышника и плакучими ивами, в город. Пора идти. Темнеет. Главное, добраться до армянского квартала. Там помогут. В крайнем случае – в гроб спрячут. Это единственный путь отступления в Россию, не предусмотренный планом операции «Колчестер». Если некая штабная продажная гнида сдала военного агента-нелегала немцам, то, безусловно, сдала и намеченные планом пути отхода! Но уходить придётся всё-таки на север к границе России. И этот путь будет опасен. Возвращение на родину через Индию либо Месопотамию может растянуться на годы. И этот путь не может быть проделан с меньшим риском. Да, решение принято.
С трудом заставил себя встать.
Господи! И этот дом стал родным. Уходить не хочется. Пора признаться самому себе: коротким было счастье в этом доме, с его обитателями, с семейством Барратов, с Уной… Именно с Уной! Но это было счастье.
Всё кончено. Более нет ни Уны, ни доктора Джона Котович, ни его родственника ассистента Саймона. Вообще ничего нет. Даже врагов не осталось. Даже ненавись к Клаусу Пенку была сведена на нет пролитой каждым из них кровью и раскаянием «оберста»… Расскажи всё это Дзебоеву либо Джунковскому – не поняли бы. Для этих профессионалов нет в работе ни личных интересов, ни собственных переживаний. Люди – шахматные фигурки в Большой игре. Бог им судья!
Прощай Уна. Навсегда прощай!
Кудашев выскользнул в окно, распахнутое в тёмный сад. Быстрым бесшумным шагом опытного пластуна шел по саду к дувалу, противоположному тому, что с воротами на тракт.
У дувала Кудашев остановился. Что-то мокрое и холодное ткнулось в его правую ладонь. Здравствуйте! Это нос белуджского волкодава-бассара, оставшегося в одиночестве, потерявшего своего сородича в ночной схватке с немецкими шуцманами. Кудашев погладил собаку по голове. Прощай, друг.
Прыжком зацепился руками за верхний край дувала, рывком с силой подтянулся, не оставляя на заборе следов ногами, повернулся и сел. Прислушался. За забором тихо. Журчит ручей.
Вдруг, с противоположной стороны усадьбы от ворот послышался стук бронзового молоточка. Так, уже пришли. Английская контрразведка!
Только собрался спрыгнуть в темноту к ручью, как услышал радостный крик на фарси.
Голос Джамшид-баба:
– Доктор Джон! Доктор Джон! Леди Баррат приехала! Леди Кунигунда! Живая! Доктор Джон, где вы?!
***
Клаус Пенк успел вернуться в немецкую слободу ещё засветло.
На повороте с тракта в посёлок на посту номер пять Вольфганга фон Пенка ожидал шуцман Петер Фрост.
– Гутен таг, экселенц! Вы ранены?
Оберст не остановился. Шуцман пошел рядом. Плечом к стремени.
Клаус Пенк не любил бесцеремонных вопросов своих подчинённых. Брезгливо поморщившись, сделал выговор, приказал:
– Не забывайтесь, Фрост. Я в состоянии позаботиться о себе сам. Доложите обстановку!
– Вас ожидает человек из Берлина, экселенц!
– Что за личность?
– В форме с погонами оберста вермахта, экселенц. Назвал своё имя, показал документы с отметками таможенных постов, экселенц!
– Имя, доннерветтер!
– Полковник вермахта Зигфрид-Рейнгольд барон фон Реайнхардт, экселенц!
– Где его разместили? Чем занимается?
– Как всегда, представителю такого ранга предложили гостевую комнату в вашем доме. Оберст фон Реайнхардт отказался, проехал к пивной.
– На чём приехал?
– На «Мерседесе» с турецким дипломатическим номером, но с шофёром-немцем, фельдфебелем, и штатским помощником.
– Как ему наше пиво? Пьёт?
– Нет, экселенц. Допрашивает шуцманов. По одному. Допрошеных не распускает, держит в общем зале. Фельдфебель следит, чтобы люди между собой не переговаривались.