Подполковник Калинин не по-доброму поджал губы. Дзебоев знал, что тот подумал. Принял у штабс-капитана стакан чая с лимоном. Калинину не предложил. Указал прапорщику Ованесяну место за малым столом:
– Присаживайтесь, господин прапорщик. Будете стенографировать нашу беседу.
И, обращаясь к Калинину:
– Я рискую опоздать на встречу по расписанию, но вас, Сергей Никитич, выслушаю. Прошу!
Подполковник Калинин с трудом пытался подавить в себе чувство гнева. Он понимал, Дзебоев его унижает намеренно. И понимал почему. Ладно бы только гнев. У Калинина гнев почему-то всегда переходил в чувство крайнего страха! Спазм сжимал горло, белели губы, он не мог вымолвить ни слова.
Калинин закашлялся.
Дзебоев ждал, с любопытством рассматривал своего визави.
Калинин показал рукой на графин с водой, стоявший на столе. Дзебоев сделал рукой жест, который можно было понять как «прошу», но сам Калинину воды не подал.
Стакана не было. Калинин попытался сделать глоток из горлышка. Уронил графин. Осколки разлетелись по паркету. Посреди кабинета – лужица.
Дзебоев нажал кнопку электрического звонка. Приказал дежурному штабс-капитану:
– Врача! Уборщицу.
Повернулся к Ованесяну:
– Илларион! Ты работаешь?
– Так точно, господин полковник!
Наконец, Калинина пробил кашель. Вошедшая уборщица собрала осколки, вытерла полы. Штабс-капитан принёс новый графин с водой, два стакана. Вошёл врач.
– Разрешите? Вызывали?
– Да, Александр Владимирович! Посмотрите, пожалуйста, господина подполковника. У него спазм. Что-то с пищеводом, возможно. Или с сердцем…
Калинин резким движением отмахнулся от врача, пытавшегося прощупать у него пульс. Тыльной кистью руки сбил с лица врача пенсне. Резко шагнул вперёд к столу, за которым сидел Дзебоев. Раздавил пенсне в золотой оправе, попавшееся под ноги. Врач бросился спасать пенсне, наклонился, близоруко щурясь к самому полу.
– Да что вам от меня надо! – Калинин толкнул врача в сторону.
Дзебоев нажал кнопку звонка и не отпускал её, пока в кабинет не ворвались штабс-капитан и трое унтеров –один свой свободной смены и двое конвойных из комендатуры.
На полу врач унимал кровь из разбитого носа.
Два унтер-офицера ловко взяли подполковника Калинина за руки, заломили их за спину.
Полковник Дзебоев снял с рычага телефонную трубку:
– Барышня! Адъютант Командующего. Соедините меня с Лаппо-Данилевским!
Рискуя остаться без рук, взвыв от боли, Калинин упал на колени.
– Господин полковник! Ваше сиятельство… Не надо прокурора!
Дзебоев нажал на рычаг, повесил трубку. Приказал унтерам:
– Отпустите господина подполковника. Всем выйти!
Остались одни. Дзебоев протянул Калинину стакан воды.
– Говорите, слушаю. Зачем я вам понадобился?
Калинин заикался, но его можно было понять:
– Это не маковая соломка, это сушёный маньчжурский лимонник!
Дзебоев был невозмутим:
– Я, допустим, знаю, пил на Дальнем из него чай. Это разъяснится. Я направил ваш багаж на экспертизу. Что ещё?
– Освободите меня!
– Будут основания – получите свободу!
– Не забывайтесь, полковник Дзебоев! Вы знаете, кто я такой.
– Знаю. И с каждым днём узнаю вас всё лучше и лучше.
Калинин протянул Дзебоеву лист бумаги.
– У меня для вас «Предписание»,с! Подписано Заведующим Особым отделом Управления Полиции Туркестанского Края полковником Новиковым.
Дзебоев прочёл вслух резолютивную часть бумаги с вопросительной интонацией:
– … передать подполковнику Калинину дела поручика Войтинского и полевого командира летучего отряда туркмен из Персии Караджа-батыра, афшара из Шираза?
– Так точно,с!
– «Правильно говорят туркмены: боится, значит, уважает!», – подумал Дзебоев. – «Только его «уважение» теперь непременно новым паскудством обернётся!».
Дзебоев вернул Предписание Калинину.
– Этот документ юридической силы не имеет. Я даже принять его от вас, Сергей Никитич, не имею права. Вопрос предвижу, поясняю: Предписание датировано тридцатым апреля и адресовано заведующему Особым отделом Закаспийской области полковнику Дзебоеву. Подписано – полковником Новиковым. Так?