На десятый день пути дождь закончился. Свежий ветерок разогнал облака. Летнее солнышко быстро подсушило дорогу.
В машине все облегчённо вздогнули. Заулыбались.
Илларион с чувством пропел пару строк какой-то свадебной частушки на армянском языке. Все смеялись. На русский язык такие вещицы не переводятся. Национальный юмор – вещь очень тонкая!
Ближе к полудню Илларион по указанию Кудашева свернул с тракта на просёлочную дорогу. Впереди в сотне метров от большой дороги уже виднелись каменные стены каравансарая.
***
Подъехали. Страшная картина открылась перед нашими путешественниками. Распахнутые полусожжённые ворота каравансарая.
– Илларион, оружие к бою! Остаёшься у автомобиля. Никого близко не подпускай. Кудашев, за мной! – приказал Дзебоев.
Вошли во двор. Дом, которым так гордился Карасакал, стоял с провалившейся крышей. Пустые без рам окна, дверные проёмы без дверей… На месте конюшни одни чёрные обуглившиеся колья и стропилы.
– Пожар! – прошептал Кудашев.
– Хуже, – сказал Дзебоев, – набег!
Кудашев повёл носом. К запаху гари примешивалася приторная тошнотворная волна.
– Там, – шёпотом сказал Кудашев, – на заднем дворе.
Обошли дом. У каменного дувала тела погибших. Не прикрыты ничем. От них отбежал в сторону шакал. Остановился на безопасном расстоянии, оскалился и несколько раз тявкнул на прибывших.
Кудашев нагнулся к земле, сделал вид, что подбирает камень. Шакал исчез.
Подошли ближе. Три трупа. Один – в туркменском халате, второй – в персидском халате с белой повязкой на голове, конец которой прикрывал лицо. Третий – с изуродованным лицом, но явно европеец, голый по пояс, в военных синих брюках. Все три тела без обуви.
– Не была судьба Войтинскому уйти в Австрию, – сказал Кудашев.
– От судьбы не уйдёшь, – сказал Дзебоев, – как говорят на Востоке, Бог Велик! Стреляли в спину. Три выходные пулевые раны. Один из выстрелов точно в сердце!
– Неужели к каравансараю вернулся Гюль Падишах со своим отрядом? – вслух размышлял Кудашев.
– Не исключено, – продолжил Дзебоев. – Он мог допросить Калинина, узнать, что в каравансарае остались документы. Деньги его лично вряд ли интересовали, но вот его нукерам они были бы добычей… Но не думаю.
– Почему?
– Расчёт по времени. Учитывая погодные условия, в том числе и потраву тел шакалами, они здесь не более двух-трёх дней. Их могли убить только в день, когда подожгли каравансарай. Судя по обгоревшим, но не сгоревшим до тла балкам, пожар не прекратился сам по себе. Огонь был погашен дождём! Выясним, когда здесь начался ливень, будем знать точней день свершившегося набега!
От ворот каравансарая раздался выстрел.
Дзебоев и Кудашев мгновенно вынули оружие, разделились.
– Вы к воротам, осторожнее, не высовывайтесь! – приказал Кудашев. – Я в обход по периметру.
Неожиданно для самого себя Кудашев принял решение раньше полковника Дзебоева. Одним махом взлетел на каменную стену дувала, спрыгнул и побежал на выстрел. Выглянул из-за угла.
На дороге в десятке метров от автомобиля два всадника. Илларион, укрывшись за кузовом, держит всадников на мушке своего нагана.
Кудашев сначала узнал Кара-бургута, потом его хозяина. Убрал оружие. Вышел к воротам.
– Отставить, Илларион. Здравствуй, Карасакал!
Из ворот вышел и Дзебоев. Карасакал и его спутник спешились. Вторым всадником оказался младший урядник Амангельды из аула Кара-Агач. Поздоровались. Карасакал, не говоря ни слова, обошёл каравансарай, минуту постоял у тел погибших. Потом поднял глаза на Кудашева и Дзебоева. Спросил:
– Уже знаете, что здесь было?
Кудашев понял, первой мыслью Карасакала было подозрение, что Асхабадское начальство виновно в поджоге его каравансарая. Теперь знает, что здесь поработали чужие недобрые руки.
Амангельды, тем временем, что-то собирал в грязи. Потом прошёл к роднику, прополоскал в воде свои находки. Вернулся к крыльцу. В его руках с десяток гильз.
Кудашев взял пару гильз, повертел в руках, рассмотрел.
– Гильзы Маузера. Первая – винтовочная, Mauser K98k, калибр семь девяносто два. Вторая – пистолетная от Маузера калибра семь шестьдесят три, от так зазываемого пистолета «быстрого огня» М-712 «шнелльфойерпистоле».