Стас догнал Машу в коридоре. Пошёл рядом, заглядывая в лицо.
- Ты обиделась, Мань? Не обижайся.
- Я не давала разрешения называть себя Маней, - вспылила девушка.
- А ты дай.
- Не буду.
- Обиделась, - констатировал Закревский. - Ладно, тогда я буду называть тебя Марусей. Тоже не нравится? Есть ещё много вариантов: Марья, Маняша, Манюня, Мария, Машура, Муся, Мура. Какой вариант больше подходит? Ой-ой-ой, не жги меня глазами, сгорю, угольками рассыплюсь. Пожалей бедненького. Гибну во цвете лет.
С таким нахальным выпускником Маше сталкиваться не доводилось. И она не знала, как правильно себя вести, дабы не казаться глупой. Закревский-то выглядел чрезмерным умником.
Умник успел за три минуты нахамить, попросить прощения, назначить встречу в библиотеке и ровно за пять секунд до звонка рвануть обратно в класс. Домчался вовремя. С распухшей от его болтовни головой Маша отправилась в библиотеку, успев увидеть, как за ним захлопнулась дверь кабинета. Уф-ф-ф...
Называл он её всё-таки Маней. У него получалось добро, ласково, по-домашнему. Она скоро перестала на него сердиться за это. Бесполезно. Тем более, обещание Стас выполнил. Со сдачей макулатуры его класс помог. У них вообще образовался взаимовыгодный бартер. Стас помогал Маше, она ему. То книги из учколлектора надо приволочь, то спектакль поставить, то произвести в библиотеке перестановку, мелкий ремонт, мытьё окон, то спрятать на один-два урока прогуливающих друзей Стаса, чаще всего Шурика Вернигору. Прогуливающие друзья быстро и полностью оккупировали библиотеку. Почти ежедневно сидели там часов до пяти вечера, пока Маша не закончит работу. Болтали обо всём на свете, иногда гоняя мешавшую им малышню. Частенько прибегал и Закревский. Зима прошла весело.
Зимнее веселье вышло девушке боком. Федоренко в приватной беседе поучала, что работник школы не имеет права заводить роман с учеником, тем более вступать с ним в интимные отношения. Особенно с таким учеником, как Закревский. У оскорблённой Маши вытянулось лицо. Варвара Евдокимовна ей не поверила, обещала серьёзные неприятности. По себе, что ли, мерила? Сама, говорят, в интимных подружках у директора ходила. Ещё Маша получила знатный нагоняй от директора за устройство в библиотеке притона для старшеклассников. Выговор, формулировка коего оскорбляла до глубины души. Безобидней посиделок придумать невозможно. Лучше пусть в библиотеке сидят, свежую официальную прессу листают, чем в подпитии по району шататься, девушек пугать. На счёт подпития она, конечно, палку перегнула. Новые друзья больше спортом увлекались, чем выпивкой. Футбол, волейбол, спортивная гребля. Выпивка, правда, тоже иногда случалась. Приобщались потихонечку мальчишки к взрослым развлечениям. Только Закревский не пил, не курил, спортивными танцами на льду почти профессионально занимался, тренировался у Тарасовой. Шурик Вернигора хвастал, будто раньше Закревского и в школе почти не наблюдалось, - сборы, поездки, - поскольку Стас в юношескую сборную страны входил, только партнёрш ему постоянно меняли. Хвастал Шурик особым манером, точно это заслуги самого Шурика. На деле и заслуги Стаса в том не было никакой. Его отец занимал серьёзную должность и имел солидные связи, пристроил сына в хорошее место ещё в детском возрасте. Аукнулась Стасу отцовская забота потом о-го-го как! На глазах у Маши драма разыгралась.
В тот день всей компанией они долго гуляли вокруг школы, ждали Закревского. Компания уже составилась, плотно утрамбовалась и окончательно оформилась в составе шести парней и двух девчонок: её, Маши, и Тани Ярошевич, у которой с Закревским в восьмом классе случилась нежная весенняя история, заморочившая голову девочке на много лет вперёд. Таня особо и не скрывала, что влюблена в Стаса по уши, потому и затесалась в компанию. Ей снисходительно прощали грех ничем не пробиваемой влюблённости за весёлый нрав, за жизнерадостность, за моторность. Она заводила и подначивала, генерировала идеи и тащила за собой всю компанию, как маленький теплоходик тяжелогруженую баржу. То ей в кино надо - нашумевший фильм посмотреть, то в зоопарк японских мартышек привезли, то в парк Горького на коньках кататься. Идеи били фонтаном, источник казался неиссякаемым.
В тот день они должны были ехать на банкет. Стас пригласил. Ему присваивали звание мастера спорта, и он хотел на банкете видеть не одни нужные лица. Отец пошёл ему навстречу. И вот они ходили кругами около родного учебного заведения, не решаясь присесть на излюбленные местечки, в боязни испортить свой парадный вид. А Стаса не было и не было. Они уже волновались, предполагая провал со званием мастера спорта, аварию и бог знает ещё какие катастрофы. К девяти часам вечера стало ясно - банкет отменяется. Может, Закревский передумал их видеть за праздничным столом. Может, ему в последний момент не разрешили таки повеселиться с друзьями. Ребята, уставшие, промёрзшие, февраль на дворе как-никак, с тоскливыми, разочарованными лицами распрощались до завтрашнего дня. Маша, завидуя им, - они через пять минут будут дома, - не дожидаясь редкого по вечернему времени автобуса, пешком отправилась к станции Ховрино. Любила иногда пройти через расположенный возле станции парк, который аборигены называли Грачёвкой. В Грачёвке всегда было тихо, спокойно. Входишь, делаешь несколько шагов и как будто в другой мир попал: глохнут звуки; тишина, ласкающая душу, обволакивает от макушки до пят; возникает умиротворение и разные проблемы начинают казаться несущественными мелочами, отдаляются.
Почти пройдя через Грачёвку, Маша случайно заметила Стаса. Он сидел на большом спиленном дереве и странно раскачивался из стороны в сторону, подобно маятнику. Вот он где, голубчик федоренковский. Ну, сейчас она ему выскажет кое-что. Забыв о вреде сугробов для своих новых модных сапожек, Маша прямо по снежной целине направилась к Стасу.
Непьющий Закревский был пьян и пьян неприлично. Увидев её, попытался подняться с деревянного насеста и не смог.
- О! Маня! - с непонятным выражением пробормотал ей. - Домой идёшь?
- Домой. Тебя-то мы не дождались. А ты, смотрю, праздничный-праздничный.
- Ага, - икнул Стас. - Праздную. Праздник у меня сегодня.
- Поздравляю, - сухо молвила она и собралась выплеснуть на Закревского всё своё возмущение. Но не успела.
- Поздравляй громче, Маня. Я со спортом распрощался.
- Что? - опешила она.
- Что слышала. Я из спорта ушёл.
- Как? - девушка растерянно села рядом с ним на промёрзшее дерево.
- Очень просто. Ушёл и всё.
- Тебе мастера не дали?
- Почему не дали? Дали. Куда бы они делись? - пьяно хихикнул Стас.
- Тогда я ничего не понимаю.
Особого понимания и не требовалось. История оказалась простой и жестокой, как многое в так называемом любительском советском спорте. Вернувшись назад за какой-то забытой вещью, Закревский случайно поймал ухом кусок разговора о себе. Спортивный чиновник интересовался у тренера, для чего держать неперспективного юношу? Тренер, то бишь тренерша ответила, что из-за положения и связей отца неперспективного юноши. Коротко и доходчиво. Для Стаса в один миг привычная, простая и ясная жизнь рухнула, рассыпались в прах идеалы. Открытый миру мальчишка умер, а на обломках прежней жизни, из праха былых идеалов, подобно Фениксу из пепла, появился новый Стас, больше никогда никому не поверивший, лгавший о себе миру, вовсю беззастенчиво использовавший связи и положение.
В Грачёвке тем вечером они сидели недолго, несмотря на нравившиеся обоим тишину, окружавшую их снежную белизну, таинственную уединённость. Маша подмерзала. Стас предложил походить по Зеленоградской, согреться. И они долго гуляли то по узкой улице, то во дворах между домами. Стаса бросало из крайности в крайность. Он плакал мальчишескими злыми и пьяными слезами, впадал в непонятное веселье, грозил в будущем показать своим обидчикам, где раки зимуют. Всё равно поступит в инфиз, только уже на педагогический факультет, дойдёт до степеней известных, вот тогда... Уточнений не следовало. Начинался скрежет зубами, за которым разражался новый приступ злых шуток вперемешку с пьяными слезами. Маша впоследствии никогда не возвращалась к больной теме, так и не узнав, чем закончилась история с банкетом, на который новоиспеченный мастер спорта явиться не изволил. Не узнала, объяснился ли он с друзьями. Не видела его на коньках. Нет, один раз видела. По её просьбе на дворовой "коробке" он откатал минут десять, после чего убрал коньки подальше. Она не настаивала. Ему действительно становилось плохо при разговорах, да при любых упоминаниях обманутых надежд.. Сама она ни словом не обмолвилась ребятам о случившемся. Она коротко отчиталась перед одной Татьяной, предварительно взяв с неё клятву молчать.