К реке спустились далеко за полночь. Лейтенант еще раз повторил порядок следования:
— Впереди идут сапер и Богданов. Сапер землю нюхает, каждую кочку ощупывает, а Богданов — кусты и всякие там окопы. Поняли? Чтоб всё видели и чуяли. За вами идем я, снайпер и разведчики из четвертого. Прикрывают Завязкин и Гулько. Наш союзник — тишина. Ни одного выстрела. В случае необходимости — ножички, прикладики. У разведчиков финки есть. А у тебя, снайпер?
Вадим молча достал кинжал с надписью «Аллес фюр Дойчланд». Надя, когда хоронили Риту, взяла у нее из рюкзака и передала сержанту.
Мотовилов взвесил кинжал на руке:
— О-о, эсэсовский! Трофей, что ли?
— Не мой, а память — до конца войны.
Ночной темноте ни минуты не давали покоя. То и дело прошивали ее трассирующие светлячки, бурыми сполохами озарялись то одна сторона, то другая. Здесь, под бережком, было спокойнее. Но холодно и сыро. Солдаты прижались друг к другу: так теплее.
— Можете подремать малость, — сказал лейтенант, взглянув на часы. — А я послушаю, как жизнь идет у фашистов. Между прочим, интереснейшее занятие и небесполезное.
Вадим вроде только сомкнул веки. Вдруг чувствует, кто-то каску на нем приподнимает. Открыл глаза — лейтенант. Улыбается:
— Пора, брат, пора…
Первыми двинулись в путь сапер и Богданов — угрюмый, сутуловатый разведчик весом около сотни килограммов. Было условлено: если путь свободен — включить зеленый свет фонарика, опасность — частые мигания красного света.
Минуты через три поднялась и основная группа. Шли у самого уреза воды. Неожиданно над головами просвистела одна очередь, за ней другая. Высоко в небо взвилась ракета. Неужели заметили? Прижались к земле. И тут загремело, заухало справа. Донеслись протяжные крики «ура».
— Комдив врага отвлекает, — пояснил Мотовилов. — Хлопцы, под шумок быстрее вперед!
Идут согнувшись до предела. Чуть носами за землю не цепляют. Уже должен быть передний край немцев. Неожиданно заморгал красный фонарик. Послышалась возня, лязгнул металл, кто-то вякнул. Несколько секунд тишины. Блеснул зеленый лучик. Подползли.
— На окоп наткнулись, — доложил Богданов. — У самого берега. Сидел в нем один, дремал. Я его и…
Дальше все шло без приключений. Попадались окопы, но в них никого не было: холодно, ушли, наверное, в землянки греться. Повернули от реки вправо. Кусты, канавы, деревья. Начались постройки. Жались к изгородям, стенам. Наконец, собор. Внушительная громадина. Присмотрелись: неподалеку от массивных дверей ходит часовой. Изредка останавливается и стреляет вверх из ракетницы. На какие-то мгновения все вокруг заливает мертвенный свет. В нем хорошо видно и самого фашиста. Думали, что он один у собора. Нет, при очередной вспышке ракеты увидели на углу и второго.
— Подстраховывают друг друга, — тихо сказал Мотовилов. — Подобраться нельзя. Вся надежда теперь на тебя, снайпер. Выбирай момент, когда треску много, и бей под шумок. Но так, чтобы он не пискнул.
Вадим снял чехол с оптического прицела, колпачки. Взглянул. Видно плохо, но лучше, чем без оптики. Стал на колено, прижался к стене. Гитлеровец почти все время ходит взад-вперед. Но вот остановился, выстрелил из ракетницы, поднял голову, смотрит на искрящийся свет. Хорошо видно лицо. Пенечек снайперского прицела замирает на самом виске. Где-то ухнула мина. Вадим мгновенно утопил спусковой крючок. Часовой мешком осел на землю. Погасла ракета. Сгустилась темнота.
— Молодец, — шепнул лейтенант. — Следи за вторым. К нему поползли Гулько и ваш юкагир.
Томительно тянется время. Вадим не спускает глаз с часового. Тот подозрительно озирается, смотрит за угол: что-то не видно напарника. Мелькнула тень. Негромкий вскрик. Мигает зеленый лучик. Все бегом к собору.
Рядом с массивными дверями — маленькая дверца. Вроде калитки. Закрыта изнутри. Постучали. Ни звука. Еще раз. Скрипнул засов.
— Эберхард, дас ист ду? — спросил заспанный голос.
— Я, я, — сдавленно произнес Андрей Мотовилов.
Со словами «вас ист лёс?» немец приоткрыл дверь и даже ойкнуть не успел. Переступив через него, первым в небольшой коридорчик вскочил лейтенант. Богданов оттащил с прохода убитого.
— Приготовились! Ножички, прикладики… — Мотовилов распахнул дверь в большой высокий зал. Все замерли в удивлении. На полу вповалку лежали человек пятнадцать фашистов. Или перепились, или спали, но ни один из них даже не шевельнулся. У стены, где было прикреплено распятие Христа, стояли радиостанции, телефоны. Не надо быть большим знатоком, чтобы определить — здесь расположился пункт управления.